незамеченными кем-то — или чем-то — что следит за ними.
Аттила уже уплывал в полный страхов сон, когда Орест рядом с ним испуганно вздрогнул.
— Что это? — прошипел Орест, глядя вперед своими заячьими глазами.
Аттила тоже проснулся и сомкнул пальцы на рукоятке меча.
— Что?
— Там, среди деревьев.
Но они ничего не увидели, кроме жутковатых очертаний деревьев, окутанных клубами ледяного тумана. Они смотрели долго, потом Аттила сказал:
— Ничего. Спи.
Они снова улеглись и притворились, что спят. Но сон не шел, оба дрожали, и не только от холода. Воздух вокруг них сгустился и зашептал:
— Мы Творцы Музыки, мы Сочинители Снов.
Мальчики подскочили и начали дико оглядываться.
Аттила, поняв, что их обнаружили, и ощущая знакомый прилив презрения к возможной ране или смерти — потому что однажды она все равно придет — закричал прямо в обволакивающий все туман:
— Кто вы? Что вам нужно?
Орест съежился, услышав, что его товарищ так бесстрашно кричит в ночь, но в Дттилу вселяла мужество жаркая волна гнева и негодующего духа. Он вскочил на ноги и взмахнул своим мечом, рассекая неуязвимые туман и тьму.
— Кто вы? Выходите и покажитесь! — Он держал меч перед собой, и руки его были такими же крепкими, как само лезвие. — Выходите!
Казалось, что деревья вокруг задумались, разглядывая этого маленького, но свирепого мальчика. Потом в тумане среди деревьев что-то произошло. Он разошелся в стороны, как покрывало, и угрюмость и замкнутость заколдованной долины, которые так сильно давили на мальчиков, как будто немного рассеялись. Им даже почудился свет, сияющий на них откуда-то сверху, ярче, чем любой лунный свет.
И они увидели стоящую среди деревьев фигуру, и не испугались.
Орест немедленно решил, что это Иисус, который явился, чтобы спасти их от демонов, прячущихся в тумане. Аттила подумал, что это, вероятно, призрак его умершей матери. Но фигура в длинном белом облачении приблизилась, и они увидели, что это юная девушка с косами, заплетенными, как у жрицы.
Она подошла совсем близко и остановилась перед ними.
— Она играет на залитых солнцем лугах, — тихо произнесла она, не отрывая взгляда светло-серых глаз от Ореста,
— Чт… что? — пробормотал он, заикаясь.
Девушка протянула руку, положила ее на голову Ореста и с силой надавила. Орест упал перед ней на колени, и девушка сказала:
— Рим замучил ее, Аквилея убила ее, и Аквилея будет уничтожена. А сейчас мы ее видим. Она играет на лугу лютиков. И ее мать приходит к ней, и они вместе бегут к чистому ручью. Она сделала для своей матери венок из маргариток. Она видит, как смеется ее мать. А вон корова, мы видим коричневую корову с лоснящимися боками, и Пелагия гладит ее по влажному носу и смеется.
Аттила с изумлением увидел, что по щекам Ореста струятся слезы.
— Теперь она счастлива, — добавила девушка. — Так счастлива!
Вокруг них вздохнул ветер, и туман рассеялся. На небе появился бледный луч света — ночь прошла, как им показалось, несколько минут, и солнечный луч упал на коленопреклоненного мальчика, окутав его золотистым светом зари.
Воцарилась тишина. Потом девушка убрала руку со лба Ореста, и он медленно пошевелился, словно просыпаясь после долгого сна.
Девушка повернулась и пошла к скрытым за туманом деревьям.
— Подожди! — закричал Аттила.
Девушка не останавливалась.
— Пойдем! — заорал мальчик, хватая Ореста за руку и рывком поднимая его на ноги.
Они, спотыкаясь, побежали за ней в туман. Они бежали, едва различая деревья вокруг, и вновь слышали тихий голос, только теперь казалось, что целый таинственный хор декламировал в унисон:
— Мы Творцы Музыки, мы Сочинители Снов,
Мы бродим по одиноким волноломам и сидим у уединенных источников,
Мы неудачники, мы провидцы, на нас светит бледная луна.
И все же кажется, что мы вечно будем движущей силой и зачинателями мира.
В конце концов они вырвались из плотного тумана леса и выбежали на залитую солнцем полянку под черной, нависающей скалой, высившейся у них над головами. У подножья скалы виднелся темный зев пещеры, а рядом росло дерево, и под утренними лучами солнца казалось, что его ветви были золотыми. Аттила, не сумев остановиться после стремительного бега, головой ударился о дерево и сломал одну из нижних ветвей. Девушка, стоявшая возле входа в пещеру, оглянулась, увидела, что случилось, и на ее лице мелькнула загадочная улыбка.
— Ну вот, — произнесла она, словно в чем-то убедилась. Потом посмотрела на запыхавшегося грека. — Тебе дальше хода нет, величайший друг и величайший предатель.
Орест нахмурился.
— Что ты этим хочешь сказать — «предатель»? — спросил он.
— Величайший друг до самой смерти, величайший предатель потом. — И она протянула к нему руку. — О маленький отец последнего и ничтожного, усни.
Безо всякого шума или трагедий Орест подбежал к краю полянки, туда, где на деревья падал солнечный свет, лег и тотчас же уснул.
Девушка повернулась к Аттиле, и ее улыбка исчезла.
— Это только для тебя, — сказала она, повернулась и вошла в пещеру.
Сначала Аттила не различал ничего, кроме неясного белого силуэта девушки впереди, молчаливой и летящей, словно привидение на кладбище. Но очень скоро стало так темно, что даже этого он уже не видел. Он просто шел вперед, как в пустоту, поверив, что это его судьба.
— Следуй за мной, Аттила, следуй за мной, — раздался откуда-то спереди, из темноты гор, насмешливый голос девушки. — Потому что больше ты никогда ни за кем следовать не будешь! О предводитель, о завоеватель, о великий владыка и вождь!
Мальчик ничего не ответил, но пошел следом, как было велено.
От каменных стен вокруг отражалось эхо как голоса девушки, так и множества других голосов, причитающих одновременно и в одном тоне. Они его приветствовали, голоса отражались эхом от влажных стен горы, и они страшили мальчика, потому что в них сочетались насмешка и высшее знание.
— Приветствуем тебя, Аттила, сын Мундзука, Владыка Всего и Ничего!
— О Владыка Мира от восхода до заката солнца!
— Победитель Орла и Змеи, павший в Италии!
— О Владыка Мира от пустыни до берегов Западного Моря!
Голоса становились все громче, приводили в замешательство, отдавались эхом со всех сторон, а он, спотыкаясь, шел вперед, с угрюмым вызовом стиснув зубы, иногда задевая о стены в проходах, царапая руки и ноги об острые камни в пятнах слюды. Голова его кружилась от слов, кувыркавшихся в сыром воздухе, но он был, как и всегда, полон решимости не поддаться страху или силе, не остановиться и не повернуть назад.
— Во время Семерых Спящих — Владыка Всего! — кричали, оглушая, голоса в унисон.
— Во время сотрясения Города Золота — Владыка Всего!
— Во время Последней Битвы — Владыка Всего!
Тут голоса резко замолчали, и Аттила увидел перед собой пещеру, освещенную мерцающими факелами. В центре пещеры горел костер, и в воздухе раздавался шепот единственного голоса. Голос был мягким, жалеющим, материнским, и сердце его разрывалось от его звучания, потому что он откуда-то знал, что это голос его матери.
