Или вот другая вполне типичная история о звуковых сигналах чуждого. Ончуков в 'Северных сказках' цитирует воспоминания крестьянки Степаниды из деревни Корельский Остров. Степанида отправилась как- то раз по ягоды в лес. Едва она начала собирать ягоды, присела возле какого-то куста, как вдруг слышит – закричал из непролазной лесной чащи человек. Да и не просто человек, а родственница Степаниды, ее сватья Маланья. Крестьянка узнала ее голос.
– Вставай, пошли! – кричит. Степанида опешила. А голос сватьи
из лесной чащобы опять кличет ее:
–Да пошли!
Крестьянка потом рассказывала Ончукову:
–Ой, до того он меня напугал, аж дрожь пошла по сердцу, переменилась я в лице.
Еще сообщение на ту же тему, записанное Ончуковым. Николай Кузьмин из деревни Сюзань вспоминал: однажды заночевал он в избушке на берегу лесного озера, но выспаться не удалось.
–Не дало, выжило. Ходит, гремит по крыше.
Несколько раз выбегал Кузьмин с горящей берестой в руках из избы, освещал ею крышу, осматривал. Никого там не обнаружил. А едва снова входил в избушку, тут же кто-то начинал топать по крыше сапогами, ходить по ней туда-сюда.
В. Добровольский в 'Смоленском этнографическом сборнике', изданном в 1891 году, ссылался на свидетельство двух русских крестьян, тоже услышавших нечистую силу. Мужики собирали в лесу 'смолу и припозднились. Ночь застала их далеко от родной деревни. Вдруг слышат: над лесом пронесся свист. Был он таким сильным, что уши у обоих мужиков заложило.
Они рассказывали:
– Испугались оба, стали тикать. Как свистнул снова! Мы бежим, а лес над нами словно валится от свиста. Бежим мы, а 'он' снова его нагибает и свистит, пугает. За лес выбежали, а 'он' все над нами хлещет, свистит; смотрим вверх – ничего над собой не видим. Все, что у нас было, побросали – едва сами убежали.
В 1927 году на железнодорожной станции Трудовая Читинской области случилось событие, отдаленно схожее с происшествием в доме лавочника в Будогищах. По словам непосредственного участника события Федота Дутова, в новогоднюю ночь в доме, где он жил со своими родителями и братьями, поднялся переполох.
– Только мы легли, – рассказывает Дутов, – еще не уснули… Застукался! На террасах – там окна большие были – застукался так, что аж эти окна задребезжали.
Федот схватил топор, а его старший брат Иннокентий – револьвер.
– Вышли – никого нет, – вспоминает Федот. – Кругом обошли всю ограду – никого нет. Только в дом зашли, дверь заложили, еще не успели присесть – опять тошней старого застукался. Мы снова вышли – никого нету. Что такое?! Но в третий раз уже не пошли – побоялись. И вот он примерно простукал так… Ну, до часу ночи… Так продолжалось дней десять, наверное.
Куда, впрочем, более жуткое испытание выпало на долю Аку-лине Суворовой из села Ичура Бурятской АССР. В 1943 году Аку-лина была малолетней девочкой. Ее воспоминания о происшедшем выглядят так:
– Отец на фронте… Мать уехала в город. Уехала продавать молоко. Мы назвали подружек ночевать. И в эту ночь нас 'пугало'. Только мы спать легли, как забегали по постели ноги, собачьи, кошачьи. Раз, другой… Мы испугались, под одеяла залезли. Вдруг грохот получился – треск, гром. Полетели стекла из окон, заорали кошки – и все тихо стало. Зажгли мы коптилку, давай искать: ни кошек, ни собак, и, главное, все стекла в окнах целы.
'Пугало', – сказала Акулина Суворова.
'Да, пугало часто где', – заверял фольклориста Балашова на берегу Белого моря крестьянин Арсений Заборщиков из деревни Варзуга. И приводил такой пример:
– Вот ручей был Кипокурский. Так пока старики крест не поставили, едут если, бывало, люди после полуночи мимо ручья, полные сани тут же насадятся кого-то невидимого, что и олени не могут сани-то тащить. Теперь крест уж упал, а не пугает.
Михаил Кожин, односельчанин Заборщикова:
– А вот такой случай еще был. Пошли мы копать ягель. Ну, накопали, потом у елки устроили танцы… А как потянулись ложиться спать, тут 'оно' и запело. Сашка, дружок мой, шепчет: 'Поют!' А монашка Анна – она с нами была – и говорит: 'Давай! Кого, – говорит, – поет! Сами наплясались да нашумелись, с того и кажется!' А сама ходит вокруг ели да крестится, да молитву читает. А нам между делом покрикивает: 'Сказывайте сказки!' Ну, чтобы не слушали.
Кожин вспоминал и о другом таинственном случае, бурно обсуждавшемся в деревне Варзуга за несколько лет до того, как фольклорист Балашов посетил эти места. Земляки Кожина ехали поздним вечером по лесу на оленьей упряжке. Остановились по малой нужде, послезали с саней… А вокруг – сугробы, снега, лес мрачной стеной.
– И вдруг, – рассказывает Кожин, – зачудило, зашумело там. Нечистая сила! Они собаку спустили и науськали. Собака по сугробам – в лес, да как начало там тут же собаку драть!
Через пару минут выбросило из лесной чащи к ногам опешивших путников собачий труп. А на санях лежали горой свеженапи-ленные дрова. Дружно матерясь, мужики похватали чурбаки с саней и принялись швырять их один за другим туда, где в чаще чудило и шумело.
Кожин, заканчивая рассказ, сказал с усмешкой:
– Ну а как полетели все поленья назад, да как зауськало с еще большей силой да засвистело, так они уж и замолчали.
