Зато под колодцем, в остром, как лезвие рапиры, луче света то и дело мелькал сверкающий восьмилапый силуэт – это паук носил воздух себе в домашний купол. Издалека это казалось удивительно красивым – выкованная из серебра игрушка совсем по-настоящему шевелит лапками, выписывает в толще воды разнообразные хитрые фигуры, метается то к поверхности, то обратно к такому сувенирному серебряному домику.
Да это зрелище должно было казаться удивительно красивым – если не видеть его каждый день по несколько раз, и не подозревать, что любоваться им придется по несколько раз в день до самого конца жизни.
Неясное движение в глубине привлекло к себе внимание правителя, он бросил взгляд вниз, увидел три остроносых тени с растопыренными в стороны треугольными плавниками, и сердце моментально обдало холодом:
– Лазун, акулы!
Плывший в этот момент к колодцу паук отреагировал мгновенно, развернувшись и кинувшись к ближнему шатру. Однако хищницы уже заметили добычу и развернулись наперерез.
– Ну же, Лазун, быстрее! – умолял его Найл.
И болотный житель успел юркнуть под защиту воздушного колокола. Однако акулы не прервали разбег – одна из них на всем ходу влетела под купол и вынырнула с обратной стороны, прорвав стену.
Следом за ней выскользнул огромным праздничным пузырем воздух, скользнул наверх и расползся по нижней поверхности плавучей «крыши», медленно просачиваясь сквозь нее. Шатер раскрылся, словно сложенный конусом платок, и стал медленно опускаться вниз. На самом кончике белой ткани сжался в маленький, незаметный комочек сверкающий праздничным серебром паучок.
Одна из акул промелькнула над ним – и комочек отлетел в сторону, теряя свое нарядное украшение. Найл, скрипнув зубами, заметил, что у его маленького друга уже нет брюшка. Второй удар срезал лапы с одной стороны, а после третьего Лазун полностью исчез.
Акулы продолжали кружить по участку, то погружаясь вниз, то всплывая к самой поверхности.
Купол дрогнул – Найл понял, что одна из натяжных паутин перерезана.
Потом высокий плавник разрезал поверхность воды внутри шатра. Хищница описала круг, походя, даже не заметив, срезав еще паутину. Воздушный дом, потеряв устойчивость, начал медленно подниматься и заваливаться на сторону Посланника.
Найл вскочил и, подобно Лазуну, попытался забраться под самый купол.
Его движение оказалось немедленно замечено: рыба, раскрыв пасть, кинулась в атаку, снизу вверх, проскочила сквозь пленку поверхности – но тут вступило в действие совершенно неизвестная ей сила тяжести, и она, не дотянувшись до цели, упала вниз, опять же надорвав стенку купола.
Шатер, потерявший уже несколько опорных нитей и сотрясаемый ударами, окончательно лишился формы и начал всплывать, складываясь вдвое. Правда, большого простора ему отведено не было – он почти сразу уперся в «крышу» и начал расползаться по ней, прямо как воздушный пузырь из уже погибшего шатра.
Акулы носились снизу, не очень понимая, где среди большого белого полотнища на фоне темного «неба» спрятался еще одни вкусный кусочек мяса. Время от времени они всплывали, цапали бесформенный шатер зубами и опускались обратно.
– Ждете, твари, пока я сам к вам на язык упаду, – пробормотал Посланник, лихорадочно ища спасение в сложившейся ситуации. Не дождетесь!
Выхода не было. В этот мире ему грозила неминуемая смерть. Значит, нужно уходить в другой мир!
Он выдернул меч и ударил вверх, пробивая паутину вместе с водорослевой грязью. Несколько раз торопливо прокрутил, словно хотел вырезать воронку, выдернул, вогнал еще раз.
Благодаря тому, что шатер плотно прилегал к «крыше», воздух из него не вырвался сразу, но правитель уже чувствовал, как напирающая вода начинает плотно облегать ноги.
Еще несколько проворотов меча – и он всунул в разрыхленную массу голову и плечи, стал цепляться за края ногтями, пинать ногами воду внизу, пытаясь втянуть их в безопасное место, а сам все продолжал и продолжал проталкиваться наверх.
Страх за свою жизнь способен творить чудеса – и он смог-таки дотянуться ртом до поверхности на одном дыхании.
Теперь Найл уже немного спокойнее наполнил легкие воздухом, зашебуршил ногами, приналег руками, выбрался почти по грудь, завалился на водоросли вперед и выдернул ноги.
Сквозь толщу водорослей ощутилось несколько сильных толчков: похоже, хищницы догадались, что их обманули, и вымещали злость на ни в чем неповинном куполе. Впрочем, теперь это наверняка уже не купол, а бесформенный, истерзанный кусок паутины, удерживаемый у поверхности жалкими остатками забившегося в складки воздуха.
На всякий случай Посланник Богини все же откатился немного в сторону, и остался лежать на спине, вглядываясь в чистое голубое небо.
Итак, он остался жив. Но единственный местный друг погиб, жилья нет, воды нет, еды нет, до берега не меньше десятка километров, а то и все два. А может и три – попробуй, сориентируйся под водой. Осталось два пути: умереть прямо здесь без лишних мучений, или попытаться добраться до берега и начинать все с начала.
– А ведь Стииг прав, – внезапно понял Посланник Богини. Нет ничего хорошего в этой жизни. То холодно, то жарко; то голод, то жажда; то устаешь до боли в руках и ногах, то шкуру свою от всяких тварей спасаешь. А ради чего? Чтобы продлить те же самые муки еще не пару десятков лет? А ведь выбираем-то мы все время жизнь! Боремся за нее, вымаливаем, убиваем ради нее. Почему? В чем тут смысл? Нет смысла… Нет, Стииг прав: это всего лишь программа!
Не смотря на столь печальный итог размышлений, Найл, немного отдохнув после последнего приключения, перевернулся на живот и попытался встать на четвереньки. Получилось плохо – руки провалились почти по локоть, а колени увязли сантиметров на двадцать. Стало понятно, что даже на такой способ передвижения рассчитывать нельзя и придется ползти на животе. Этак у меня за день километра три получится, – вслух подумал Найл, – если повезет, четыре. Десять километров еще одолею, а вот сорок – вряд ли. Ну, а двадцать – как повезет. Главное – не ошибиться в направлении.
Самое большое удобство, которое мог позволить себе правитель – это упереться локтями и растопыренными пальцами в рыхлую колышущую массу, приподнять голову как можно выше и оглядеться по сторонам. Обидно до слез!
Посланник Богини подозревал, что имей он возможность выпрямиться во весь рост – то вполне мог бы разглядеть на краю горизонта далекий шпиль храма триединого бога. А ведь может статься, ползет он не к Золотому миру, а куда-то в сторону.
По солнцу точного направления не определишь, а сделать крюк в лишних пару километров, волочась брюхом по мокрым водорослям – не самое приятное развлечение.
Прошло уже почти полдня, когда Найл, в очередной раз приподняв голову, обнаружил впереди и немного сбоку светлое пятно. Окажись оно позади или даже сбоку – правитель махнул бы на него рукой и пополз вперед, но так, впереди, пятно показалось вроде даже и по дороге.
Разумеется, это оказался колодец – а откуда еще взяться светлому пятну среди болотной гнили. Но, увы – колодец закрывшийся.
– Есть тут кто-нибудь?! – кинул Найл вниз вопросительный импульс.
Тишина. Правитель попытался вспомнить, про какие закрывшиеся колодцы рассказывал ему Лазун. Один над жилыми шатрами самки с детьми. Помнится он называл ее толстушкой. Это не тот, иначе бы паучиха откликнулась. Еще два закрывшихся колодца были перед участком самки. Если это один из них – стало быть, позади примерно треть пути. Один колодец закрылся у Бегунка. Если это он – то позади не больше одной десятой предстоящей дороги. Еще закрывшейся колодец есть у Хромоножки – но тогда он просто ползет не в ту сторону.
Впрочем, в его распоряжении был способ проверить все эти предположения хотя бы частично.
– Эй, Толстушка! Ты меня слышишь?
– Кто это? – почти сразу откликнулась самка. Образы ясные, четкие, хорошо понятные. Значит, она недалеко. Стало быть, это или колодец Бегунка, или ближний к ней из давно брошенной пары.
