иметь ее совершенно особым образом, в самое интимное из интимных отверстий ее тела, природой предназначенное для совершенно иной цели, весь день приводила меня в трепет, наполняя сладостными ожиданиями; и теперь, когда добыча была в моих руках, я полностью воздавал должное моей прекрасной обожаемой жертве.
Если в начале ее точил лишь маленький червячок сладострастия, то вскоре под воздействием двух-трех выпитых бокалов и свойственной ей от природы горячей страстности, он превратился в настоящего дракона похоти, так что я вынужден был кончить дважды, прежде чем ее ненасытная вагина ослабила свою крепкую хватку и выпустила мой пульсирующий член, который упокоился между ее горячих бедер.
Мы оба лежали в изнеможении. Потом я налил ей еще один бокал, а когда она привела себя в порядок, мы какое-то время болтали на самые разные темы.
– Только не говорите ничего Грейс, – внезапно воскликнула она и серьезно добавила: – Я бы ни за что на свете не хотела, чтобы она узнала об этом. Вы даете мне слово, мистер Андерсон? – она выпрямилась, демонстрируя в полный рост красоту своего нагого тела. В этот момент она напоминала нимфу, замершую с полупустым бокалом в руке.
Я видел, что она пьянеет и заверил ее в том, что не собираюсь злоупотреблять ее доверием – ее подружка ничего не узнает (что было абсолютной правдой), после чего она, облегченно вздохнув, снова обмякла в моих руках. Некоторое время я играл ее торчащими сосками, и это действие никоим образом не доставляло неприятных ощущений этой чувственной девушке. Она не возражала и тогда, когда моя рука спустилась вниз по ее обнаженной спине, добралась до круглой попки и похлопала по пружинистым ягодицам. Это, видимо, вернуло ее к действительности и напомнило о предстоящей миссии – она обвила мою шею обнаженными руками, страстно поцеловала в губы и снова спросила, возможно ли, что я по какой-либо причине откажусь воспользоваться ее проходом по назначению, которое ему не свойственно.
Эти попытки красивой девушки сбить меня с толку и заставить отказаться от своих намерений, дабы я заменил столь желанное для меня действо на традиционное, которое тоже доставляло мне удовольствие, но ни в коей мере не могло сравниться с тем наслаждением, которое я предполагал получить при соитии новым способом, были столь действенными, что я с трудом удержался от того, чтобы тут же не овладеть ею так, как она об этом просила.
– Нет, Анна, – мягко сказал я, – ты меня не собьешь с толку, и все твои льстивые речи, все твои сладкие уловки, все твои мягкие и соблазнительные поцелуи ни в коем случае не заменят того, на что ты дала согласие. Я полон решимости овладеть тобою именно этим способом, а любые замены или извинения, которые приходят тебе в голову, только укрепляют меня в моем желании пронзить тебя моим орудием на всю его длину, почувствовать, как оно входит в тебя, насладиться плотным охватом и узостью твоего отверстия. И вот что я тебе скажу, дорогая: даже если бы между нами и не было договора, я сомневаюсь, что тебе удалось бы избежать того, что я решил осуществить.
К моему удивлению, она тут же сдалась. Я сделал большой глоток из бокала, налил и ей. Ее глаза блестели все больше, по мере того как живительная жидкость растекалась по ее жилам. Я же тем временем задумался над тем, с помощью каких средств мне осуществить свой план. Связать девушку было невозможно, как невозможно было и оставить ее совершенно свободной, потому что такое здоровое молодое животное, как она, неизбежно стало бы оказывать сопротивление, чем крайне затруднило или вообще исключило бы акт.
Чтобы уложить ее на живот и войти в нее (с учетом того, что это было в первый раз), требовалась некоторая изобретательность, и я разработал план, который – я нисколько в том не сомневался – не только увенчается успехом, но и будет одобрен ею. Об этом я и заговорил.
– Анна, дорогая, – сказал я, целуя ее еще раз и чувствуя, как при прикосновении моих губ к ее бархатистым губам твердеет мой член, – мы приближаемся к тому мгновению, когда будет сорван цветок невинности с еще одного твоего канала, и, зная твою страстную натуру, я придумал план, который, уверен, получит твое одобрение.
– Что это за план? – недоуменно спросила она.
– Очень простой, – ответил я. – Я знаю, что поначалу тебе будет больно. Но допустим, что в то же самое время ты будешь ощущать в себе твердый член Джозефа. Как ты думаешь, поможет это тебе отвлечься от того, что будет происходить в твоем заднем канале?
Услышав это предложение, она захлопала в ладоши, и я тотчас позвал Джозефа. Когда он вошел, я бросил на него многозначительный взгляд, и он тут же начал раздеваться.
К этому моменту Анна была немного пьяна и лежала в моих объятиях, выставив на всеобщее обозрение все свои прелести. Джозеф, полностью раздевшись, пристроился рядом с нами, и Анна, не теряя ни мгновения, ухватилась за его восставший член. Джозеф, который был заранее проинструктирован мною, позволил ей ласкать и сжимать свою игрушку, пока она не сделалась, как железный лом. Затем он велел ей подняться, подвел девушку к маленькой кровати, стоявшей в углу комнаты, и сел на краешек, упираясь ногами в пол. Я помог Анне забраться к нему на колени, направив гигантский пульсирующий член Джозефа в ее вагину. Она нанизывалась на этот инструмент, издавая страстные стоны и вздохи, и через несколько секунд он полностью исчез в ее лоне. Обняв Джозефа за шею, она предалась наслаждению, какое только в состоянии дать женщине находящееся внутри нее могучее пульсирующее мужское орудие.
Однако этим мой план не ограничивался. Джозеф, как ему было велено заранее, не спеша лег на спину, притянув к себе девушку, и та легла на него всей грудью. Затем Джозеф широко раздвинул ноги, позволив мне подойти к Анне сзади и вставить мой орган между ее ягодиц с очаровательными ямочками.
Я увидел, как Джозеф обвил своими ногами ноги девушки, надежно заперев их в «замок». Она издавала слабые стоны, свидетельствующие об испытываемом наслаждении, поэтому я смело раздвинул пружинистые ягодицы и подвел головку моего ставшего твердым, как железо, орудия к ее малому отверстию. Затем я ухватился руками за ее плечи и, наклонившись над нею, начал давление, пытаясь овладеть ее крохотной крепостью.
Анна внезапно напряглась, утратив всю свою гибкость и сделавшись твердой как доска, и вскинула голову над плечом Джозефа – жест, свидетельствующий о том, что она испытывает боль. Затем она принялась метаться и рваться в припадке беспомощности, громко кричала и стонала, но Джозеф, следуя моим наставлениям, крепко держал ее в цепких объятиях. Его огромный инструмент тяжелыми всесокрушающими качками двигался туда и обратно в ее содрогающейся вагине. Упершись ногами в пол, я давил все сильнее и сильнее, пытаясь войти в тугое отверстие. Наконец я почувствовал, что ткани медленно поддаются, неохотно уступая враждебному нажиму, и головка моего орудия постепенно входит внутрь, чему способствовали и судорожные конвульсии ее канала. Вхождение было медленным, трудным, но неумолимым – еще минута, и я вошел в нее до упора.
Какой крик! Какое исступление! Нервные дразнящие спазмы этого никем еще не опробованного гнездышка природы, приютившего мой орган любви, и сами по себе могли бы вызвать семяизвержение, но у меня на этот счет были другие соображения: слегка выйдя из этого плотного малого канала, я вновь резким толчком до упора погрузился в него и стал охаживать его яростными раздирающими движениями, одновременно ощущая через тонкую перегородку ткани, разделяющую два этих отверстия, как скачет и извергается член Джозефа.
Наконец я кончил! Ах, какой небывалый заряд выпустил я в нее! Как кипела и пузырилась моя жидкость – истинный фонтан горячего сладострастия! О, если бы вы видели, как эта жидкость просочилась вглубь нее и как мы все трое свалились в изнеможении на кровать!
Я извлек свой инструмент, издавший при этом что-то вроде хлопка, и позволил Анне вскочить с распростертого Джозефа. Она сделала попытку убежать – сильно сомневаюсь, что она отдавала себе отчет в том, куда бежит, – но тут же безжизненной массой свалилась на пол. Я поначалу думал было, что нанес ей какие-то повреждения, но мой верный Джозеф, с чьего конца еще капала семенная жидкость, оказал первую помощь, вскоре к девушке вернулось сознание, и она позволила Джозефу отвести ее в туалет.
Анна отсутствовала несколько минут, а когда вернулась, выглядела абсолютно трезвой и слегка бледной. Однако, какие бы ощущения, приятные или неприятные, сладостные или болезненные, она ни претерпела, никакого ущерба она не понесла, и я обращался с ней со всей добротой и уважением. После недолгой беседы она сказала, что никакой боли больше не испытывает и вскоре смеялась и болтала, словно ничего не произошло. Троекратное извержение утомило меня, и, договорившись, что она придет на
