– Ты должен опрокинуть обелиск! - повторило существо более громко и строго.
– Жрецы не позволят мне… Да и потом… Даже если бы у меня хватило на это сил - я просто не посмею.
– Ты посмеешь! И сил у тебя хватит! - настойчиво твердил голос.
Внезапно Хазреда окутала тьма, он потерял из виду и странное создание, и обелиск, и только голос все звучал у него в голове - так громко, что виски у Хазреда начали раскалываться:
– Ты посмеешь! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск!
– Хватит! - закричал Хазред и, к своему облегчению, начал удаляться от того места, где происходила эта странная сцена. Его как будто подхватило и понесло прочь, все дальше и дальше, пока наконец он не начал различать солнечный свет. Он спал! Это был всего лишь сон! Теперь осталось последнее усилие - и он проснется…
– …Освободи меня… - донеслось до Хазреда уже из неведомой дали.
И Хазред проснулся.
– Что тебе приснилось? - настойчиво спрашивал Гирсу снова и снова. - Ты кричал во сне!
Хазред угрюмо смотрел на пламя небольшого костра, который они развели, чтобы зажарить пойманную в болотах розовую рыбу. Такая рыба считалась деликатесом, а охота на нее сопровождалась немалым риском: ведь рыба обитала в бездонных озерах посреди трясин. Любой неосторожный шаг мог оказаться для охотника последним. Не было еще случая, чтобы трясина отпустила свою жертву. Но Гирсу всегда отличался ловкостью и разумной отвагой, поэтому, когда он принес насаженную на самодельное копье рыбину, Хазред лишь усмехнулся:
– Ничего другого от тебя и не ожидал, брат.
– А ты даже костра не развел! - возмутился Гирсу.
– Ну, - сказал Хазред, - вдруг бы ты провалился в топь! Тогда моя работа пропала бы без толку. А я не люблю совершать бессмысленные поступки.
– В таком случае соверши осмысленный - и собери хворост, - распорядился Гирсу. - А я пока очищу рыбу.
И вот костер горит, рыба изнемогает на вертеле, а Хазред по-прежнему мрачен.
– Странный сон, - проговорил он наконец. - Больше похож на видение. Иногда боги разговаривают с нами, когда мы погружены в грезы.
– Ты в это веришь? - Гирсу пристально посмотрел на друга. - В то, что богам и духам есть до нас дело?
– Верю, - серьезно кивнул Хазред. - Особенно в тех случаях, когда богам и духам что-то от нас нужно.
– Как будто они не могут сами справиться! Они же всесильны.
Хазред покачал головой:
– Хорошо, что я еще не жрец, Гирсу, иначе пришлось бы прижать тебе нос за богохульные мысли.
– Но ведь ты не жрец, - рассудил Гирсу, ухмыляясь. - Так что отвечай по своему разумению.
– Ладно, приведу пример, чтобы тебе было понятнее. Положим, ты силен и могуч.
– Да, я таков. - Гирсу подбоченился, а потом расхохотался. - Не трать время на общеизвестное, говори о том, чего я еще не знаю.
– Для того чтобы ты понял мою мысль, следует добавлять ее в общеизвестное, щепотку за щепоткой, - отозвался Хазред без улыбки. - Иначе истина окажется для тебя чем-то вроде отравы.
– Любая истина, если разобраться, - сущая отрава, - фыркнул Гирсу. - Не понимаю, почему к ней так стремятся разные там жрецы и маги. Вот, положим, Лоббер и его Атава. Помнишь? Жили не тужили, и все шло хорошо, пока Атава не начала допытываться - верен ли ей муженек и куда подевалось красивое костяное ожерелье с резьбой. Продолжала бы считать, что ожерелье случайно потерялось, а Лоббер лучший из троллоков - глядишь, ничего дурного бы и не случилось. Но нет, понадобилось бабе раскопать правду. И… готово дело! Она ведь сняла ожерелье с Ретаты вместе с головой.
– Правда? Я не знал.
– Ха! - свирепо оскалился Гирсу. - Ретата сидела у себя в доме. Замечталась о Лоббере, о его ласках и все такое, а заодно небось прикидывала, какой еще подарок у него выпросить. А тут Атава входит с ножом. Ретата даже закричать не успела. Вот тебе и правда! У Лоббера она только два пальца отрезала, а у его полюбовницы голову. Мне, говорит, иначе ожерелье было бы не снять, оно, говорит, очень узкое, нужно или цепочку рвать, или голову отрезать… Я выбрала меньшее зло.
– Ты не видишь разницы между правдой и истиной, Гирсу, - вздохнул Хазред. - Впрочем, приведенный тобой пример вполне подходит. Итак, возвращаясь к разговору о богах и духах… Ты могучий воин. Но вот попробуй своими ручищами сделать какую-нибудь мелкую работу, сшить платьице для ребенка, например… Получится у тебя?
– Лично я бы своего ребенка одевал в волчьи шкуры, - заявил Гирсу. - Нечего баловать. Пусть с рождения привыкает.
– Волчья шкура - прекрасная вещь, - сказал Хазред, криво улыбаясь. - Но ведь ты меня понял?
– Да, - сказал Гирсу. - Я не тупой, как ты время от времени утверждаешь, глядя на мои мускулы… Все вы, хилятики, полагаете, что чем крепче троллок, тем меньше места для ума в его голове. Ну так вот, это не так.
– Я никогда не считал тебя глупым, Гирсу, - улыбнулся Хазред. - Поэтому рассказываю тебе все как есть. Без утайки и прикрас.
– То-то же, - пригрозил Гирсу, но глаза его смеялись.
Он снял рыбу с огня, откусил кусочек и расплылся в счастливой улыбке.
– Восхитительно!
И пока он очищал рыбину от костей и раскладывал нежно-розовое мясо на два широких плотных листа, служивших друзьям плошками, Хазред продолжал рассказ:
– Люди бывают нужны духам для той грубой и простой работы, на которую сами духи не способны. Будь иначе - не существовало бы ни жрецов, ни жертвоприношений. Это старое соглашение между людьми и богами, между людьми и духами. Возможно, мой сон… был частью этого соглашения.
Он помолчал, собираясь с духом, и наконец выпалил:
– Гирсу, мы должны опрокинуть обелиск! Гирсу застыл. Потом медленно, очень медленно повернул голову к приятелю. Недоверчивая улыбка появилась на лице воина.
– Ты, разумеется, шутишь. Да?
Хазред молчал.
– Скажи, Хазред, что ты пошутил! - настойчиво повторил Гирсу.
Хазред ответил:
– Нет, Гирсу, это вовсе не было шуткой Я серьезен, как никогда.
– То есть ты действительно намерен опрокинуть обелиск?
– Да.
– Хазред, но ведь это кощунство!
– Я так не думаю. То есть еще вчера эта мысль даже в голову бы мне не пришла, потому что… потому что это действительно кощунство, и непочтение к богам и самоубийственный поступок, не говоря уж о том, что там полно жрецов и нам никто не позволит не то что опрокинуть обелиск, но даже подобраться к нему…
После каждой фразы Гирсу одобрительно кивал.
– Ты сам назвал все причины, по которым мы не станем этого делать. Спасибо, Хазред, избавил меня от необходимости перечислять доводы против подобного поступка.
– И только один-единственный довод «за», - вздохнул Хазред. - Я уверен в подлинности моего видения. Божество разговаривало со мной. Оно ясно выразило свою волю.
– Божество? - недоверчиво осведомился Гирсу.
– Оно… то существо… оно не было похоже ни на что, ни на кого… Ни ты, ни я, никто из нас такого не встречал прежде. И никогда не встретим, я думаю. Оно само сказало о себе: «Я единственное, другого не
