— Никогда не каталась на санках? — В его тоне чувствовалось недоверие.
— Мисс Ари редко бывает на улице, — объяснила миссис Макги. — Она не то что ты, оболтус.
— Я не оболтус, — сказала зеленоглазая девочка. У нее был крохотный носик с двумя веснушками на нем. — Я слишком изящная, чтобы быть оболтусом.
— Изящная! — насмешливо передразнили несколько голосов.
— Бриджит пухленькая, а не изящная. Пухленькая, как поросенок, — сказал мальчик постарше. — Меня зовут Майкл, — представился он, пока Бриджит возмущалась.
— Когда Майкл ложится спать, он спит солдатиком, — сказала Кэтлин. Она выпрямилась и прижала руки по швам. — Так и спит. Ни разу за ночь не шелохнется.
— Не то что Кэтлин, — парировал Майкл. — Она все с себя скидывает, а потом просыпается от холода.
Они казались бесконечно завороженными друг другом. Вступали новые голоса, рассказывая, как этот просыпается до зари, а тот разговаривает во сне. Я ела тост, пила какао и слушала их как далекий птичий щебет.
— С тобой все в порядке? — раздался голос Кэтлин рядом с моим ухом.
— Все хорошо.
— Мы шумная кодла. Мама говорит, что мы хуже мартышек. — Кэтлин снова откинула косу. Та каким-то образом упорно переползала обратно через плечо, сколько бы ее ни откидывали. У Кэтлин было маленькое личико, довольно простое, но когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. — Тебе тринадцать?
— Двенадцать. Тринадцать будет летом, — уточнила я.
— Когда у тебя день рождения?
Остальные дети постепенно разбрелись, и за столом остались только мы с Кэтлин. Она болтала о домашних животных, о нарядах, о телепередачах — вещах, о которых я знала очень немного, разве что из книг.
— Ты всегда так одеваешься? — спросила она без тени издевки.
Я оглядела свою простенькую белую хлопчатобумажную накрахмаленную блузку и свободные накрахмаленные темные брюки.
— Да.
Мне хотелось добавить: «Благодаря твоей матери. Это она покупает мне одежду».
Если честно, миссис Макги не всегда покупала мне бесцветную одежду. Когда я была совсем маленькой, лет двух или трех, она купила мне пестрый летний костюмчик, где были перемешаны красный, зеленый и голубой цвета. Отец при виде его поморщился и попросил немедленно снять это с меня.
Кэтлин была одета в обтягивающие джинсы и лиловую футболку. Я удивилась, почему они не накрахмалены.
— Мама сказала, что тебе нужно больше цвета в жизни. — Кэтлин поднялась. — Пойдем, покажу мою комнату.
По пути в комнату Кэтлин мы миновали захламленное помещение с телевизором на стене.
— Этот большой экран папа купил нам на Рождество, — сказала Кэтлин.
Макгарриты оккупировали два дивана и разнокалиберные стулья, кто-то валялся на подушках на ковре. Все глаза были прикованы к экрану, на котором мелькало изображение какого-то странного существа.
— Что это? — спросила я.
— Инопланетянин, — ответила она. — Майкл обожает научно-фантастический канал.
Я не стала ей говорить, что никогда раньше не видела телевизора. Вместо этого я сказала:
— Об инопланетянах писал Рэй Брэдбери.
— Первый раз про него слышу.
Кэтлин поднималась по лестнице, я шла следом. Она открыла дверь в комнату размером чуть больше гардеробной при моей спальне.
— Входи, — пригласила она.
Комната была набита вещами: двухъярусная кровать, два маленьких комода, письменный стол и стул, ворсистый красный ковер, заваленный обувью. Окна отсутствовали, а стены покрывали плакаты и вырезки из журналов. Из черной коробки на комоде гремела музыка, рядом лежали квадратные упаковки от лазерных дисков, но я ни одного не узнала (дома у нас в основном была классика — симфонии и оперы).
— Какую музыку ты любишь? — спросила я.
— Панк, поп, рок. Это «Кэнкерс». — Она махнула в сторону постера над письменным столом — длинноволосый мужчина, одетый во все черное, оскалился, словно рыча. — Обожаю их. А ты?
— Первый раз о них слышу.
Она вытаращилась на меня, но тут же сказала:
— А, не бери в голову. Наверное, мама правду сказала. Ну то, что ты вела уединенную жизнь.
Я ответила, что ее мама, наверное, права.
Мой первый визит к Макгарритам, пока я была там, казался бесконечным, но когда мы ехали домой, мне уже представлялось, что он длился всего несколько минут. Такое количество всего незнакомого ошеломило меня. Мистер Макгаррит, большой круглый мужчина с массивной лысой головой, пришел домой к ужину. На ужин были спагетти, и миссис Макги приготовила для меня особый соус без мяса, который оказался на удивление вкусным.
Все сгрудились за длинным столом, ели-пили и разговаривали, перебивая друг друга. Младшие дети рассказывали о школе и о том, как их задирает мальчик по имени Форд. Майкл вызвался разобраться с этим Фордом, но мать сказала, чтоб он даже и не думал, отец сказал «довольно», а желтый пес (его звали Уолли, сокращенное от «Уол-Марта», названия магазина, возле которого его нашли) завыл. Все рассмеялись, даже мистер и миссис Макги.
— А ты правда не ходишь в школу? — спросила меня Бриджит. Она поела быстрее всех.
Я с полным ртом кивнула.
— Счастливая, — вздохнула Бриджит.
Я проглотила то, что было во рту, и спросила:
— Тебе не нравится в школе?
Она покачала головой.
— Люди над нами смеются.
На мгновение за столом воцарилась тишина. Я обернулась к Кэтлин, которая сидела рядом со мной, и шепотом спросила:
— Это правда?
По лицу Кэтлин сложно было что-то прочесть: казалось, она одновременно и рассержена, и смущена, и в то же время стыдится своих чувств.
— Да, — ответила она, понизив голос, — мы единственные, у кого нет компьютеров и мобильников.
Затем уже громко произнесла:
— Богатые дразнят всех, кто на стипендии. Не только нас.
Миссис Макги встала и принялась убирать тарелки, и все снова заговорили.
Это совсем не было похоже на беседы, происходившие у нас дома: здесь перебивали, возражали, кричали, громко смеялись и разговаривали за едой — и никого это, кажется, не задевало. Дома фразы всегда были законченными, диалоги логичными, они разворачивались постепенно, вдумчиво, развивались волнообразным гегельянским спиралям, рассматривая все альтернативы, прежде чем прийти к заключению. В тот вечер, пока миссис Макги везла меня обратно, я осознала, что у нас дома не было места глупости.
Поблагодарив ее и войдя в дом, я обнаружила отца в кресле у камина, он читал и ждал меня.
— Как прошел твой выход в свет? — Он откинулся на спинку своего кожаного кресла, и глаза потерялись в тени.
