— Послушай, ты должна помочь Джессу. — Она закивала, словно соглашаясь сама с собой. — Он пошел по дурной дорожке. Он что-то принимает, только я не знаю что.
— Наркотики?
— Ага, но это не как экстази или крэк. — Она опустила голову, потом снова подняла на меня глаза. — Ты знаешь про это снадобье?
Я читала про него в Сети. Я кивнула.
— И вот он жрет какую-то наркоту, от которой конкретно тупеет. Ничего не помнит. И я подумала, раз уж ты сняла его с алкоголя, может, ты поможешь ему бросить и эту дрянь? — Осень крепко потерла лицо под глазами, оставив на скулах красные полумесяцы. — Ари, он завалил проверки на детекторе лжи. А в машине у него нашли волосы и кровь Мисти. Он уважает тебя. Ты не поможешь? — Голос ее сорвался, и в этот миг я поняла, что попытаюсь.
Осень с Джессом жили на стоянке для жилых автоприцепов. Вывеска на въезде гласила: «Дом гармонии», но это бы трейлерный городок: ряд за рядом домиков на колесах, некоторые ухоженные, с фальшивыми ставнями на окнах и маленькими садиками у входа, другие казались уже или почти брошенными. Пока мы вели велосипеды к нужному месту (дорога была слишком ухабистая, чтобы ехать), Осень рассказывала мне о деле Джесса. «Из улик у них только крохотное пятнышко крови да несколько волосков, но они точно принадлежат ей».
— Она же столько раз каталась в его машине.
— Я им так и сказала.
— А в тот день, когда мы возвращались из торгового центра, она расчесывала плечо, пока кровь не пошла. — У меня перед глазами живо встала картина текущей по ее руке крови.
Осень остановилась.
— Я напрочь об этом забыла. Вот откуда, должно быть, взялось пятнышко на сиденье.
Я не была в этом так уверена. Насколько я знала, Джесс мог быть виновен.
Но увидев его, я уверилась, что он чист. Он сидел за кухонным столом в трейлере, подперев голову руками, поставив локти на разрисованную мелкими розовыми поросятками клеенку. На столе рядом с большой бутылкой кетчупа стояли солонка и перечница тоже в виде хрюшек, и пахло здесь годами жареной пищи.
Когда мы вошли, Джесс поднял голову.
— Привет, — сказал он. — Привет…
Я сообразила, что он пытается припомнить мое имя. Глаза у него были красные, подбородок зарос.
— Я Ари.
— Ари. — Он улыбнулся.
— Борода мне нравится. — Я уселась за стол напротив него. — Осень, будь добра, оставь нас одних.
Когда она вышла, я подалась вперед и заглянула Джессу в глаза. Радужки у него были темно- коричневые с ореховыми крапинками. Ни следа внутренних демонов, насколько я видела.
Он не возражал против разглядывания — ему даже нравилось. Он хлопал длинными ресницами и прикидывал, не хочу ли я, чтобы он меня поцеловал.
Да, я слушала его мысли. Я чувствовала, что в данной ситуации это оправданно. Но они путались: не успевала мысль сформироваться, как тут же распадалась и оказывалась половиной еще чего-нибудь.
— Расскажи мне, что случилось в ту ночь, когда пропала Мисти.
Он перестал улыбаться и снова подпер подбородок ладонью.
— Я не помню, — произнес он без всякого выражения.
Но он помнил. В мыслях он смотрел на приближающиеся из темноты фары, а Мисти сидела рядом с ним… нет, она пошла к его машине за сигаретами… нет, она осталась на месте. А может, и не было никаких фар.
— Джесс, посмотри на меня. — Он поднял полные замешательства глаза. — Я хочу помочь тебе. Ты мне доверяешь?
Он кивнул.
— Ари.
— Тогда я хочу, чтобы ты посмотрел на меня, заглянул мне в глаза, я хочу, чтобы ты расслабился…
Не успела я придумать, что сказать дальше, а он уже был в глубоком трансе.
В ночь, когда пропала Мисти, она появилась с речного причала со старым клетчатым одеялом в руках.
— Я сказал: «Зачем ты принесла одеяло? Не холодно же». — Джесс говорил негромко и медленно. — А она сказала: «Кому охота сидеть на холодной твердой земле?» Я знал, о чем она думает. — Глаза его были плотно закрыты, но веки дергались. — Она хотела целоваться. По-любому. Но мне нравится эта, другая, девушка. Ее зовут Ари. Она классная.
«Мне не следует этого слышать», — подумала я.
— Значит, вы с Мисти сидели на одеяле?
— Ага, пока она не пошла обратно к моей машине. Осень держит пачку сигарет в бардачке. Я припарковался на обочине… знаешь Терновую улицу? Там-то мы и были, в конце Терновой. Я сидел на месте и смотрел, как она идет. Она была уже в моей машине, когда я увидел фары — по улице ехала еще одна машина. Она остановилась рядом с моей. Я слышал голоса, но не мог разобрать слов, понимаешь? Я решил, что это какие-то ее знакомые. Поэтому я лежал себе в полусне, не знаю сколько. Может, минут десять? Я не ношу часов. Я пытаюсь сказать копам: зачем носить часы? Они же только мешают.
— Итак, прошло десять минут.
— Наверное. — Ладони его безвольно лежали на коленях. Двигались только мышцы век. Он не говорил.
— И?
— И это все, что я знаю. — Дышал он ровно и спокойно. — Должно быть, она села в ту машину. Или отправилась домой. Ей всегда нравилось передумывать.
— Ты ее больше не видел?
— Нет, не видел. Люди все спрашивают меня об этом. Не понимаю, почему они мне не верят.
— Что за машина это была? Та, что приехала.
— Слишком темно было, чтобы разобрать. Я видел только фары, довольно высоко от земли. Может, грузовик или внедорожник.
Где-то в глубине трейлера зазвонил телефон. Я велела Джессу не обращать внимания на звонок. После шести гудков аппарат умолк.
— Джесс, — произнесла я тем же тоном, что и мама, когда пытается меня успокоить, — какие наркотики ты принимаешь?
Он улыбнулся.
— Тоже хочешь?
— Покажи.
Он поднял правую руку и поднес ее к карману своей фланелевой рубашки. Он ухитрился расстегнуть его, не открывая глаз, вытащил аптечный флакон с рецептом и протянул мне. Рецепт был выписан его сестре на амоксициллин, распространенный антибиотик. Я открыла бутылочку и вытряхнула на ладонь несколько темно-красных таблеток с маленькой буковкой «В» на каждой.
— Где ты это взял, Джесс?
— Приятель купил в «Кристалл-Ривер». Они сладкие. Хороший, мягкий приход.
Я вспомнила письмо Рут: «Сахарные шарики». Я защелкнула крышечку на флаконе и сунула его к себе в рюкзак.
— Тебе не надо их принимать. Ты не хочешь их принимать. Ты меня слышишь?
Он кивнул, покорный, как всегда.
