Второстепенная суть вещей

такового наш деревенский печник), деловито покрутившись возле щитка, спокойно затмил ее мерцающий огонек сиянием сотен свечей в люстре. «Горит!!!» — не веря своему счастью, завопила я. Монтер с достоинством возразил: «Горит у пожарных, а у нас светит».

Замечательный автослесарь, который, как говорили, мог разобрать и собрать машину с закрытыми глазами, однажды участвовал в бурном обсуждении последней местной новости: прошел слух, что в наших краях появились змеи, рассуждали об их повадках. Спросили и у него, как у человека, много на своем веку повидавшего. «Про змею не знаю, — признался он, — вот если бы она была железная.»

Угрюмые пессимисты. Они входят в твой дом с таким брезгливым видом, что тотчас становится стыдно за не последней марки телевизор и ванну, не похожую на джакузи. Мое желание получить Интернет по выделенной линии призвало мастера, который, посмотрев на мой видавший виды ноутбук, вынес суровый приговор: «У вас все плохо». С подобострастной улыбкой я позволила себе возразить, что вообще-то у меня все хорошо, и компьютер, хоть и не очень новый, но знаменитой фирмы и ни разу (тьфу-тьфу!) не ломался. «Нет, у вас все очень плохо», — не отреагировав на мою иронию, упорствовал он. Через полчаса Интернет был подключен. Покидая квартиру, мастер обернулся и назидательно заключил: «Вы даже себе не представляете, насколько у вас все плохо».

Интеллектуалы. В стародавние социалистические времена нехитро было, пригласив плотника из ЖЭКа, свести приятное знакомство, например, с библиофилом, который при более плотном общении оказывался еще и кладезем сам— и тамиздатских богатств. Однажды именно такой человек зашел к нам в квартиру и замер перед книжным шкафом: «А такого издания Андрея Платонова я ни разу не встречал». Тут, в свою очередь, замерла я. Но то было в пору сторожей, кочегаров и дворников из вольномыслящих, а сейчас, пока мы еще свободны в выборе слов, таковые повывелись. Зато общий уровень грамотности заметно вырос. И здесь сошлюсь на Пушкина (как чертик из табакерки выскакивает, о чем ни заговори!). Моим деревенским соседям потребовалось поднять на второй этаж по крутой узкой лестнице довольно внушительных размеров холодильник. Тут же нашлись сельские кулибины, додумавшиеся поместить железное чудище в гамак и тащить вверх за сетку. Итак, двое тянули вверх, а третий поддерживал снизу. Дело было в субботу к вечеру, поэтому настроение у мужичков, уже отпраздновавших выходной, было весьма бодрое, зато руки уже не так крепки, как с утра. И вот «верхние» слегка ослабили захват, и всей тяжестью холодильник надавил на «нижнего». Тот крякнул, взялся ловчее и прокомментировал, обращаясь к столпившимся внизу зрителям: «Бац! И Ленского не стало!». А знающий меня много лет автомастер однажды польстил мне, когда я верно предположила, что случилось с машиной: «Надо же, сама дефектовку произвела», а на мое: «Ну, все-таки кое-какой опыт у меня уже есть, в том числе печальный», согласно кивнул: «Да, опыт — сын ошибок трудных».

Философы. Тихие, аккуратные малярши на третий день работы, видимо, почувствовав ко мне расположение, стали рьяно вербовать меня в секту «Свидетели Иеговы» и без стеснения распевать гимны, не прекращая ловко белить потолки.

А сантехник, примотав какие-то тряпочки к моему постоянно журчащему бачку, мягко попросил:

— Потерпите немного. Так шуметь будет не сильно, я, как освобожусь, сделаю нормально, а сейчас у меня запарка.

— Вызовов много? — почти сочувственно спросила я.

— Да нет, духовная запарка, вот сегодня в пять часов лекция.

Я обомлела, но тон не оставлял сомнений в том, что мастер будет не в числе слушателей, а, конечно же, стоять на кафедре.

— А на какую тему лекция? — решила уточнить я.

— Тема сегодня «О божественном спасении», — торжественно объявил он и внимательно посмотрел на меня. — Интересуетесь?

За это время цветные тряпочки слегка намокли, и еще не струйка, но уже веселые капли шлепали на сверкающую белизну унитаза, отмеривая драгоценное время до начала лекции.

Тут же выяснилось, что мой мастер был старостой некоего кружка, а лектором — южнокорейский миссионер, каковых на Руси объявилось в последнее время множество. От приглашения на лекцию я вежливо отказалась, больше мастер у меня не появился, но тряпочки до сих пор волшебным образом сдерживают потоки воды.

Спасибо всем, кто делает возможным мое бытие. Получившие хотя бы среднее образование при советской власти крепко-накрепко знают, что именно оно определяет сознание. Но не только бытие. Быт, пожалуй, куда как больше.

М. Холмогоров. РЕКВИЕМ ПО «БЕЛОМОРУ»

Нами оставлены от старого мира

Одни папиросы «Ира».

В. Маяковский

Спрос рождает предложение. Смотря чей.

Мой спрос убивает предложение. Года три назад сносил удобнейшие летние ботинки, матерчатые, без синтетики. И дешевые. Сняты с производства повсеместно. Обхожусь теперь дорогими итальянскими штиблетами на парад и синтетическими вьетнамскими тапочками на каждый день. Или вот стеганые теплые рубашки. Их занесло в Россию первыми порывами рыночного ветра. Моя честно отслужила четыре сезона. Теперь нет нигде. Ни за какие деньги.

Последний удар нанесла любимая фирма «Дукат», впрочем, она нынче «Лиггет-Дукат». Продавцы на табачном оптовом рынке вдруг вскрутили цены на московский «Беломор». С чего это?

— А их сняли с производства. Торгуем остатками.

Тяжелая страница российской истории захлопнулась перед моим носом, обдав пылью десятилетий, смешанной с табачными крошками.

«Беломор» не просто папиросы. Это раритет.

* * *

Папирос «Ира», оставленных Маяковским от старого мира, я не застал. Видимо, шутка поэта чем-то не угодила — едва Владимир Владимирович покинул сей мир, за ним отправились и любимые папиросы. Да бог с ней, с «Ирой», было довольно много других. Мой отец курил «Дели». Но в ту пору мы все, как один, вверглись в борьбу с низкопоклонством перед заграницей, и белые пачки с золотистой полосой поперек провалились в историческую прореху. И взрослые перешли на «Беломор». Пачки были цвета «блю- жандарм», и по заказу ОГПУ на них изображалась трасса Беломоро-Балтийского канала им. товарища И. В. Сталина, где, к умилению Максима Горького, «черти драповые», то есть доблестные чекисты перевоспитывали такие отбросы социалистического общества, как филолог Лихачев или поэт-футурист и театральный режиссер Игорь Терентьев. Последний по сему случаю оставил стихи:

Кремль!
Видишь
точку
внизу?
Это я
в тачке
везу
Землю
социализма.