к утру раненый истек бы кровью. И так он провалялся здесь не меньше суток. Должно быть, сам Кром – или какому там богу он молится – прислал их на помощь этому парню. И, глядя на нанесенные ловкой, недрогнувшей рукой удары, рассекшие сухожилия под коленями до самой кости, киммериец смачно выругался, жалея, что не появился на месте еще раньше, чтобы застать негодяя, что сотворил такое.
Хвала Крому, он еще может спасти этого беднягу!
Прокалив в огне острую иглу из рыбной кости, подаренную ему врачевателем в Куше, Конан вдел в нее лошадиный волос, выдернутый из гривы его вороного коня. Осторожно раскрыв вновь принявшиеся кровоточить края раны на левой ноге, он отыскал оборванное сухожилие. Так – теперь сшиваем. Как лучшая придворная мастерица… Раненый застонал. Ловким нажатием на сонную артерию киммериец вновь отправил его в забытье – ни к чему, чтобы принялся дергаться и стонать сейчас. Ему и без того приходилось нелегко!
Закусив губу, варвар принялся сшивать края раны. Этому искусству он обучен был с детства. В Киммерии так делали всегда. Ранения зашивали конским волосом и обливали водой. Других способов суровые северяне не признавали.
Однако в остальной Хайбории подобный способ врачевания был в диковинку, – не удивительно, что остальные так пялились на него. Конан гаркнул на наблюдающих за ним в немом восторге наемников, чтобы перестали отвлекать его от работы, и те покорно уткнулись в свои миски.
– Вот и славно, – пробурчал он сам себе, перебинтовывая ногу раненого полосой холстины, что всегда хранилась на такой случай у него в походном мешке. – Теперь вторую…
Передохнув, он вновь принялся за работу.
Оставалось сделать совсем немного, когда вдруг предостерегающий возглас Жука отвлек его, нарушив сосредоточение. Конан обернулся, готовый обругать болвана, но ругательства застыли у него на языке.
Что-то странное творилось с огнем. Пламя, почти угасшее, ибо никто из наемников не решился подбросить в него поленьев, опасаясь потревожить командира, вдруг вспыхнуло ярко-алым, с прозеленью светом, точно вспучилось, и захлестало длинными языками во все стороны, как норовистая лошадь хвостом. А затем словно рой пчел закружился в нем, словно…
С громким воплем Конан отскочил прочь, – как раз вовремя, чтобы увернуться от огненного шара, вылетевшего внезапно из самого сердца ревущего пламени. Шар был величиной с голову ребенка, и, если приглядеться, внутри его мелькало нечто похожее на маленькую ящерку, но движения огненного существа были настолько стремительными, что разглядеть что-либо доподлинно было невозможно. Да и времени на это вскоре не осталось. Новые и новые огненные снаряды вылетали из костра. Их становилось все больше и, застыв на миг в воздухе, точно в ожидании команды, они разом ринулись на остолбеневших людей.
– Саламандры! – заорал Невус. – Огненные саламандры!
Не раздумывая, Конан выхватил меч, отмечая краем глаза, что уроки его, кажется, не прошли даром: почти в тот же миг клинки оказались в руке каждого из наемников… Вот только, как предстояло ему убедиться спустя несколько секунд, проку от них было немного.
Лезвие меча проходило сквозь саламандр, не причиняя им ни малейшего вреда; напротив, клинок вскоре накалился до такой степени, что его стало трудно держать. А дерзкие ало-зеленые шары тем временем перешли в атаку.
Методика нападения у них была крайне проста: все, чего они касались, вспыхивало ярким пламенем, если могло гореть; и хотя сами они тут же гибли, растеряв свою силу, ревущий огонь порождал им на смену новые полчища.
На поляне воцарился хаос. Крики обожженных людей смешивались с лошадиным ржанием; пахло паленым. Кто-то, истошно крича, пытался сбить с себя пламя. Кто-то спасался бегством… Сам Конан оставался пока невредим; ловко увернувшись несколько раз, он заставил нерасторопных саламандр врезаться в дерево, впустую Растратив свою энергию; однако он прекрасно понимал, что такая, в буквальном смысле, игра с огнем, не могла длиться вечно.
Киммериец, стиснув зубы, пытался принять решение. От огненных шаров, казалось, не существовало никакого спасения… еще немного, и они сгорят заживо в этом проклятом лесу! В этот миг одна из саламандр, совершив неожиданный вираж, ударила его в плечо, и Конан взвыл от пронизывающей боли. Точно раскаленным железом кто-то поставил на коже клеймо…
Однако боль обострила восприятие, заставила мозг работать собраннее и четче, включила глубинные инстинкты хищника, борющегося за выживание. И рука Конана сама потянулась к бурдюку.
Первый опыт оказался удачным! Он ловко выплеснул воду на налетевший огненный шар, и тот, яростно зашипев, мгновенно съежился и потух, испустив зеленоватый дымок. Отлично!
– Водой их! Обливайте водой! – прорычал киммериец. Он не знал, услышат ли его остальные в этом бедламе, но проверять было некогда. Три новых шара уже летели к нему. И в этот миг Конан понял, что бурдюк его пуст. Раненый выпил все! Кром! Отшвырнув опавший мех в сторону, Конан совершил гигантский прыжок, чудом увернувшись от двух элементалей сразу. Но не от третьего, который ударил в грудь! Металлический доспех мгновенно раскалился докрасна, – но толстая кожаная подкладка приняла жар в себя, и северянин ощутил лишь тепло, не могущее причинить ожога.
– Сюда! К ручью! – громовым голосом выкрикнул он. – Сюда!
На сей раз на призыв его откликнулись. Невус с Жуком подбежали почти сразу, запыхавшиеся, с закопченными физиономиями; остальные последовали за ними. Краем глаза Конан отметил, что не все отделались так же легко, как он сам, – у одного из новичков куртка висела почерневшими лохмотьями, и на коже вздувались огромные волдыри; немой лишился всех волос слева; у Невуса от роскошной седой косы, доходившей ему до лопаток, остались лишь жалкие прядки… Но прежде чем считать потери, следовало отбиться от врага.
– К воде! Быстрее! – приказал варвар. – Выстроиться цепочкой! Черпать воду шлемами – я буду тушить костер. – И первым передал свой шлем в руки Невусу.
Наемники мгновенно оценили план командира. Их глаза вспыхнули от радости. Несколько мгновений, и живая цепь заработала.
Конечно, от волнения больше половины воды они проливали сперва впустую, да и саламандры атаковали неотступно, точно чуя близкую гибель, и все же люди не сдавались. И хотя Конану казалось, что противостояние со стихией длится вечно, и усталые, обожженные, затекшие руки гудели, и пальцы уже с трудом подхватывали шлем с водой, – но с каждой выплеснутой в огонь порцией воды он становился слабее, и хотя еще гудел сердито, и порой языки пламени взлетали выше человеческого роста, исторгая новые легионы ало-зеленых шаров, однако с каждым разом их становилось все меньше, и напор понемногу ослабевал.
Часть воды уходила, разумеется, на то, чтобы отогнать налетающих саламандр – и защитить по- прежнему лежащего в беспамятстве раненого, о котором все забыли в первые горячечные минуты. Но теперь Конан удостоверился, что пациент его, кажется, дышит, и от сердца у него отлегло. Досадно было бы после такого шедевра лекарского искусства потерять больного по вине каких-то огневушек-поскакушек!…
А тем временем костер уменьшался, съеживался на глазах. Вот он стал Конану по грудь – по пояс – по колено… И цвет пламени из яркого, насыщенного, яростного стал блеклым и испуганным. Труд, казавшийся вначале бесплодным, сродни попытке вычерпать ложкой море, неожиданно дал результаты. И, приободренный, киммериец, наскучив монотонностью заливания костра по капле, вдруг прыгнул в самую его середину и с молодецким задором принялся топтать пламя. Кто-то из наемников закричал предостерегающе – но он ничего не слышал, не испытывая ничего, кроме злой радости, вызванной облегчением и преодоленным страхом. И под тяжелыми сапогами киммерийца огонь, точно собака с переломанным хребтом, в последний раз дернулся и затих… перед ними было лишь черное пепелище.
Воины переглянулись. Никто не заговаривал первым, не зная толком, что сказать. Кроме ругательств, ничего не шло им на ум.
– Похоже, крепко мы кому-то досадили здесь, если чернокнижники на нас ополчились, – задумчиво пробормотал наконец Невус. – Не обошлось тут без них – у меня на такие дела чутье… Вот только за что, хотел бы я знать?
Конан пожал широкими плечами. У него и самого нюх на колдовство был отменный, и сейчас он не сомневался, что за таинственной атакой стоит чья-то злая воля. Вот только…
