который давно уже приглядывался к молодому послушнику и намеревался заслужить благословение Солнцеликого, вырастив из шелудивого деревенского пащенка правоверного митрианца, юноша должен был продолжить обучение и отточить свои познания в теологии и философии. Тем более, по слухам, король Гариан жаждал очистить поначалу столицу, а затем и всю Немедию, от скверны чернокнижия, и служителям Бога-Солнца дозарезу нужны были фанатичные сироты без роду и имени, готовые, не рассуждая, пойти на страдания и смерть, искореняя происки Тьмы.
Бельверус поразил воображение бедного неофита, никогда доселе не видевшего такого обилия высоких каменных зданий, широких улиц и гулких площадей. Его потрясли и привели в смятение разноязыкая шумная толпа горожан, многоцветие одежд, незнакомые запахи и звуки, бесчисленные россыпи неведомых и непонятных вещей, выставленных напоказ на бесчисленных столичных майданах. Даже храм Митры, куда молчаливый и застенчивый юноша добрался не без труда, ничем не напоминал скромное святилище Огненноликого, в тесных кельях которого он провел свои юные годы, – только для того, чтобы просто обойти вокруг каменного исполина в святилище, изображавшего Митру, вершащего земной суд, Орасту понадобилось бы не менее двух поворотов клепсидры.
Полученные впечатления от увиденного были так велики, что юношу тряс озноб, когда он, высоко поднимая ноги, вышагивал вверх по изразцовым ступеням огромной лестницы, ведущей в храм Творца Всего Сущего. Он пытался бодриться и подшучивать над самим собой, сравнивая себя с ничтожным насекомым, жалким муравьем, ползущим на вершину неприступной, по его муравьиному разумению, твердыни, которая, на деле, ничто иное как старый, рваный башмак, выброшенный рачительным хозяином, но ничего не получалось – дрожь только усиливалась.
Прошло немало времени, прежде чем Ораст осознал, что если в его родной обители к нему относились если не с участием, то хотя бы с явным интересом, то здесь, в столице, до него никому не было дела. Его новые наставники, в те редкие мгновения, когда он попадался им на глаза, скользили по нему равнодушными взглядами, словно по надоевшей и уже ставшей ненужной вещи. И послушник Ораст, который привык быть первым в сельском ските и радостно поеживаться от сладости прилюдной похвалы, тот самый Ораст, который удивлял суровых жрецов своими способностями и усердием в познании, кто мог назубок, в любое время, хоть растолкай его ночью, продекламировать все двести десятков строк из «Моления Треваньона-заточника» или, чуть рисуясь, на мгновение прикрыть глаза и сложить в уме длинную цепочку чисел; здесь стал одним из многих – очередной бледной тенью в полутемных монастырских коридорах, безликим и безголосым призраком молчаливой бельверусской храмины.
Минуло три зимы; три зимы, подробностей которых он не мог припомнить, столь похожими казались унылые, одноообразные дни в его добровольном заточении. Юноша почти не выходил на улицу – мир вне стен храма казался ему чудовищным и кровожадным, пронизанным блудом и скверной. Так, по крайней мере, об этом писали ученые митрианцы в своих трудах, где усердно бичевали светскую жизнь. Правда это или нет, Ораст проверить не мог да и не хотел, он привык верить всему тому, о чем пишут в святых книгах, и постоянно возносил хвалу Солнцеокому за то, что он оказал честь ничтожному молчальнику, укрыв его от ужасов жизни за надежными стенами монастыря.
Порой юноша засиживался допоздна над старинными фолиантами – это не возбранялось внутренним уставом – и нередко через узкие окна с темных улиц доносились до него одинокие крики. И он прислушивался к чужим предсмертным хрипам, с трудом подавляя в себе первобытный ужас, а воображение рисовало ему жуткие сцены насилия и зла, которое творится под покровом ночи, когда добрый Митра уходит в свой чертог и наступает время Темного Сета – Великого Змея.
Как-то осенью, поборов свою робость, Ораст предпринял вылазку в город. Он намеревался побродить по улицам, покормить голубей на площади Святого Берингольда и купить несколько книг, тех, что не было в храмовой библиотеке. Юноша вознамерился выучить лэйо, светский язык Хайбории, который, по его разумению, мог бы помочь ему в приобретении знаний об обществе мирян. С недавнего времени послушникам стали выдаваться скромные карманные деньги: царственный сын Гефениса хотел заручиться поддержкой церкви, и золото из королевской казны стало потихоньку течь в и без того обильные хранилища слуг Огненноликого. Предполагалось, что неофиты потратят свою скудную стипендию на приобретение церковных книг и письменных принадлежностей, но наиболее расчетливые из его товарищей – Ораст догадывался об этом – потихоньку копили их, медяк к медяку, чтобы не остаться с пустыми карманами в тот час, когда они, закончив обучение, направятся в какую-нибудь отдаленную провинцию, чтобы, волей Митры, присоединиться к местному приходу, прозябающему в нищете. Были и другие, которые, пользуясь дозволенными отлучками, тайно грешили, покупая дешевое вино и любовь продажных женщин. Чаще всего то были послушники из светских семей, родителям которых вздумалось дать своим чадам религиозное образование. Эти будущие жрецы втихаря насмехались над заветами Митры и не чаяли дождаться того дня, когда наконец выйдут на свободу и будут предоставлены самим себе.
Ораст не понимал ни тех, ни других. «К чему золото? – вопрошал он себя. – Когда воля Митры дать его рабу все необходимое и без этого…»
Ораст не нуждался в развлечениях, он даже не понимал, зачем они нужны – работа заменяла ему все, и юноша не мог представить себе, что мир полон людей, которые только и мечтают, как бы получше скоротать досуг, и отнюдь не снедаемы жаждой познания.
Он шел вдоль тихой безлюдной улицы и настороженно стрелял глазами по сторонам, каждую секунду ожидая, что кто-то из мирян заденет его грубым словом, обидит соленой шуткой, а то и вовсе, пользуясь своей животной силой, взращенной на вдосталь поглощаемом мясе и вине, надругается над его юным, нетронутым телом и запачкает хульными словами его стерильную душу, выхолощенную тысячами молитв.
Но опасения его были тщетны – почти никто не попадался на его пути, и тревога постепенно отступила. Он дошел до конца улицы Лудильщиков и уже было вознамерился свернуть к площади, как вдруг одна из дверей невзрачного одноэтажного строения с шумом распахнулась и оттуда выкатился взъерошенный бородач в засаленном фартуке. Он подскочил к опешившему Орасту и цепко впился жилистыми, давно немытыми пальцами в край его белой рясы.
– Во имя Пресветлого, мой господин! Само Небо послало мне тебя. Видно, Митра-Благодетель услышал мои молитвы! Пойдем же скорее в дом! – надсадно заголосил он и потянул онемевшего от изумления Ораста к распахнутой двери.
Юноша стряхнул оцепенение, испуганно отшатнулся и сделал попытку вырваться.
– Кто вы? Я не знаю вас, – пролепетал он, готовясь броситься наутек.
– О, мой господин, – человек шмыгнул носом, и Ораст вдруг разглядел, что его глаза красны, будто тот рыдал ночь напролет. – Тебе не стоит опасаться старого Бернана. Я всего-навсего бедный лудильщик. Сам-то я родом из Гандерланда. А здесь живу вот в этом доме… – Он кивнул головой на покосившуюся дверь, из которой так стремительно выскочил. – Я никогда бы не позволил себе задерживать такого благородного господина, но моя дочь очень плоха. У нее лихорадка, и она, бедняжка, угасает на глазах.
Ораст не сводил глаз с его странного кривого носа и крепких мозолистых рук.
– Ты не знаешь, какое это испытание для любящего отцовского сердца – видеть, как дитя, плоть от плоти твоей, мучается в бреду и зовет свою давно умершую от голода и холода мать, – не умолкал Бернан. – Мы честные люди и оттого бедны! У нас нет денег, даже чтобы купить дров и разжечь очаг, не то что позвать лекаря. Я вижу, ты хороший человек, ты не сможешь остаться равнодушным к страданиям бедняков. Так, во имя Митры, зайди к умирающей крошке и сотвори какие-нибудь молитвы. Глядишь, Пресветлый услышит своего верного слугу и дарует моей Грете выздоровление!
Ораст внимательно посмотрел на лудильщика. Он не был похож на злодея, по крайней мере, насколько представлял их себе юноша. Может, и впрямь его дочери плохо? И стоит зайти в дом? А если за дверью прячутся разбойники, которые точат нож и готовят удавку, чтобы захлестнуть его беззащитную шею? Пожалуй, лучше убраться подобру-поздорову… Но как же этот бедняк и его больная дочь? Владетель Горнего Огня велит помогать ближним, но тогда нужно сделать шаг и уйти из светлой улицы в темноту страшной двери… О, нет, это выше его сил…
– Послушай, добрый человек, – еле слышно произнес Ораст. – Я бы охотно помог тебе и твоей дочери, но послушникам строго запрещено заходить в жилище мирян. Обратись в ближайший Храм – там не оставят без внимания твое горе…
Бернан сник и опустил плечи.
