Вскоре Чека остался единственным вождем в стране. Умсудука пал, а за ним и Мансенгеза, Умциликази отогнали далеко к северу, Мастеване совершенно уничтожили. Тогда мы ринулись в эту сторону – Наталь.
Когда мы появились здесь, нельзя было счесть народа, когда мы ушли, кое-где можно было встретить человека, прячущегося в пещере – вот и все!
Мужчин, женщин, детей – всех стерли с лица земли, никого не осталось в стране. Затем настал черед Уфаку – вождя Апомондосов.
Ах, где-то теперь Уфаку?
И так шло дальше и дальше, и, наконец, сами зулусы устали воевать, самые острые мечи затупились.
РОЖДЕНИЕ УМСЛОПОГАСА
Чека не имел живых детей, несмотря на то, что у него было много жен. Таково было правило его жизни. Каждого ребенка, рождавшегося от одной из его «сестер», немедленно убивали, так как Чека опасался, чтобы его сын не сверг его и не лишил власти и жизни.
Вскоре после рассказанных событий сестре моей Балеке, жене царя, пришло время родить, и в тот же день жена моя Макрофа разрешилась близнецами. Это случилось через восемь дней после того, как Ананди, моя вторая жена, родила сына.
Когда царь узнал о болезни Балеки, он не приказал тотчас же умертвить ее, потому что немного и по- своему любил ее. Он послал за мной и приказал мне быть при ней, а когда ребенок родится, принести показать его труп, согласно обычаю, по которому он лично должен был убедиться в его смерти.
Я склонился перед ним до земли и с тяжелым сердцем пошел исполнять его приказание.
Но приходилось покориться, зная непреклонность Чеки, не допускавшего неповиновения.
Я отправился в Эмпозени – местопребывание царских жен, и объявил приказание царя стоявшей у входа страже. Воины подняли свои копья и пропустили меня, я вошел в шалаш Балеки. В нем находились и другие царские жены, но при виде меня женщины встали и ушли; закон не позволял им оставаться в моем присутствии. Таким образом я остался наедине с сестрой. Несколько минут Балека лежала молча, по волнению ее груди я заметил, однако, что она плачет.
– Потерпи, милая! – сказал я, наконец. – Скоро страдания твои кончатся!
– О, нет, – ответила она, поднимал голову, – только начнутся. О, жестокий человек! Я знаю, зачем ты пришел: умертвить моего будущего младенца!
– Ты знаешь сама – такова воля царя!
– А! Воля царя! А что мне до воли царя? Разве я сама не имею голоса в этом?
– Да ведь это ребенок царя!
– Это ребенок царя – правда, но разве он также и не мой ребенок? Неужели мое дитя должно быть оторвано от моей груди и задушено, и кем же? Тобою, Мопо! Не я ли бежала с тобой, спасая тебя от злобы нашего народа и мести отцовской? Знаешь ли ты, что два месяца тому назад царь разгневался на тебя, когда заболел, и наверное умертвил бы тебя, если бы я не заступилась и не напомнила ему клятвы? И вот как ты отплачиваешь мне! Ты приходишь убить мое дитя, моего первенца!
– Я исполняю приказание царя! – отвечал я угрюмо, но сердце мое разрывалось на части.
Балека больше ничего не сказала, но, отвернувшись лицом к стене, горько плакала и стонала. Тем временем я услыхал шорох у входа в шалаш, и свет в дверях заслонила входящая фигура. Вошла женщина. Я обернулся посмотреть на нее и сразу упал, кланяясь до земли. Передо мной стояла Унанда, мать царя, по прозванию Мать Небес, – та самая женщина, которой моя мать отказалась дать молока.
– Здравствуй, Мать Небес! – приветствовал я ее.
– Здравствуй, Мопо, – отвечала она. – Скажи, почему плачет Балека? Оттого ли, что она мучается родами?
– Спроси ее сама, великая Мать Вождя! – сказал я.
Тогда Балека заговорила прерывающимся голосом:
– Я плачу, царица Мать, потому, что этот человек, брат мой, пришел от того, кто мой господин, от твоего сына, чтобы умертвить моего будущего ребенка. О, Мать Небес, ты сама кормила грудью, заступись за меня! Твоего сына не убили при рождении!
– Кто знает, Балека? Может быть, было бы и лучше, если бы и его убили! грустно сказала Унанда. – Тогда бы многие из тех, кто теперь уже мертв, были бы живы!
– Но, по крайней мере, ребенком он был добр и ласков, и ты могла любить его. Мать зулусов!
– Никогда, Балека! Ребенком он кусал мне грудь и рвал мои волосы. Каков человек – таков был и ребенок!
– Да! Но ребенок его мог быть не таким. Мать Небес! Подумай, у тебя нет внука, который будет беречь тебя на старости лет. Неужели ты допустишь иссякнуть твоему роду? Царь, наш властелин, постоянно подвергается опасностям войны. Он может умереть, и что тогда?
– Что тогда? Корень Сенцангаконы не иссяк. Разве у царя нет братьев?
– Но они не твоей плоти и крови. Мать! Как? Ты не хочешь даже слушать меня? Тогда я обращаюсь к тебе, как женщина к женщине. Спаси мое дитя или убей меня вместе с ним!
Сердце Унанды дрогнуло. Слезы показались на ее глазах.
– Как бы это сделать, Мопо? – обратилась она ко мне. – Царь должен видеть ребенка мертвым, если же он заподозрит обман, а ты знаешь, и тростник имеет уши, то… Тебе известно сердце Чеки, и ты сам понимаешь, где будут лежать наши кости завтра!
