Пахирту велел мне ложиться и закрыть глаза. Сказал, что операция продлится долго, потому что я весь изранен. Буквально разорван на кусочки. Он, Пахирту, вообще не понимает, как я до сих пор жив, имея такие многочисленные ранения астрального тела. Затронут астральный желудок и практически отказало левое астральное легкое.
Я лег и закрыл глаза. Ничего не происходило. Пахирту стоял надо мной. Вроде бы, водил руками. Время от времени приоткрывал третий глаз и вглядывался.
То и дело Пахирту хмыкал. То ли не нравилось ему что-то, то ли наоборот, нравилось.
Наконец, я замерз и беспокойно зашевелился. Пахирту вскоре объявил, что операция закончена и жизнь моя вне опасности. Подал руку, помог встать.
– Ну как? – заботливо спросил белый маг.
Мне и в самом деле стало легче. О чем я и поведал магу.
– Вот и хорошо, – обрадовался он. Он обрадовался совершенно искренне. – Надо выпить по этому поводу, брат. Я устал. Ты перенес тяжелую операцию, а впереди у тебя отчаянные астральные битвы, я вижу.
Мы вышли из-за занавески. Мурзик, который в наше отсутствие забрался в кресло для посетителей и там задремал, испуганно вскочил.
Пахирту вытащил из нижнего ящика стола три бокала и бутылку эламского виски. Налил. Мы выпили. Мурзик так отчаянно закашлялся, так потешно вытаращил глаза, что мы с магом расхохотались.
– Что, брат, непривычно тебе? – спросил моего раба белый маг.
– Непри…вычно, – выдохнул Мурзик.
– Ну и не привыкай, – сказал Пахирту. И начал рассказывать.
Он рассказывал нам с Мурзиком о том, как вышло, что у него открылся этот самый третий глаз.
В молодости, то есть, двадцать лет назад, довелось Пахирту участвовать в войне с грязнобородыми эламитами. Там, кстати, и пристрастился к ихнему виски.
– И вот, братья, можете себе представить: ночь, ракеты вспарывают темноту, то и дело оживает и начинает стучать далекий пулемет… А назавтра – атака! Штыковая! Мы выскакиваем из окопа, несемся. Себя не помним. Скорей бы добежать, скорей бы вонзить штык в живую плоть… Страшно помыслить, не то что – сотворить. И вот – кругом кипит бой. У ног моих корчится эламит, в животе у него торчит мой штык. А мне тошно, меня рвет. И страшно, как никогда в жизни не было и, дай Нергал, уже не будет. Отблевался я, а эламит еще живой, корчится. Хрипит, чтоб зарезал я его. А я и подойти-то боюсь. Оцепенение на меня напало. От шока. Смотрю на него, как дурак, и жду, пока он сам отойдет. Живучий, падла, попался. Ногами бьет, головой колотится. Пена на губах показалась. Я глаза закрыл, чтобы не видеть. И представьте себе, братья, – вижу! Я покрепче веки зажмурил – все равно вижу! Вижу, как корчится грязнобородый, и ничего поделать с собой не могу. Лоб пощупал, а там… а там третий глаз открылся! С той поры началось. Стал видеть прошлое и будущее. Поначалу только одно разглядеть и мог: кого в следующем бою убьют. Предупреждал, как мог. Много жизней спас. Когда война закончилась, только тогда и осознал, в чем призвание мое…
Тут виски кончился. Трехглазый Пахирту дал моему рабу те десять сиклей, что заработал на операции по поводу ранения моего астрального желудка и левого легкого, и велел купить еще. Мурзик с готовностью побежал.
Пока его не было, мы скучали. Разговор клеился плохо. Вскоре Мурзик вернулся. Принес дешевое пиво, воблу и сдачу в пять сиклей и три лепты. На стол выложил. Сикли хрустнули, лепты звякнули, пиво в бутылках стукнуло, а вобла прошуршала.
Мы открыли пиво и смешали его с виски. Пахирту рассказывал один случай из своей практики за другим. Некоторые были смешные. Я, в свою очередь, пригласил его посетить нашу фирму «Энкиду прорицейшн». Узнав, что мы с ним не просто братья, но коллеги, Пахирту разрыдался и полез обниматься. Я приник к его груди. Пахирту закрыл глаза. Слезы текли у него из-под век. Третий глаз помаргивал куриным веком и растерянно озирался по сторонам.
Мурзик набрался исключительно быстро и ушел блевать на газон, чтоб не поганить господский паркет, как он потом объяснил.
Мы засиделись у белого мага до темноты. Потом взяли рикшу и погрузили меня в плетеную корзину. Мурзик побежал следом. Несколько раз он падал и жалобно кричал из темноты, чтобы его подождали.
На следующий день я не пошел на работу. Лежал на диване, отходил. Грезил. Лоб себе щупал – может, и у меня третий глаз откроется. Ицхак, забежавший проведать меня в обеденный перерыв, сказал, что логичнее было бы предположить наличие третьего глаза у меня в жопе.
Мурзик подал гренки в кефире. Я с отвращением съел. Мурзик обтер мой подбородок, залитый кефиром, переодел рубашку, которую я тоже запачкал, пока кушал, и ушел на кухню – мыть посуду.
Я откинулся на диване. Позвал Мурзика. Приказал включить телевизор. По телевизору шла всякая муть. Несколько минут Мурзик переключал с программы на программу. У нашего телевизора есть и дистанционное управление, но Мурзик ему не доверял. Боялся, что телевизор от этого взорвется. Ему кто-то на строительстве железной дороги рассказывал, что был такой случай.
Потом я велел выключить телевизор и убираться. Мурзик ушел.
…Может, бабу? Или нет, не надо бабу. Какая баба, себя бы в рамках туловища удержать, наружу не вывернуться…
…Так все-таки что со мной случилось? Гад ли космическую энергию мне перекрыл, астральные ли паскуды тело мое искромсали? Может, это все от плохого питания?..
Тут в дверь позвонили. Мурзик не слышал. У него в кухне вода шумела.
– Мурзик! – крикнул я. – Мур-зик!
Он прибежал – руки мокрые, в мыле.
– В дверь звонят.
