Из сорок пятого окошка мне раздраженно сказали:
– Сейчас подойдут.
Четверть стражи спустя в окошке появилась толстая баба. Плюхнулась в кресло, развернулась ко мне и недовольным видом спросила:
– Что у вас?
– Хочу освободить раба, – сказал я, злясь.
Она сунула мне пачку бумаг.
– Заполните.
Я забрал бумаги и отошел к черному стеклянному столу, что стоял посреди зала. Уселся. Вытащил авторучку и стал читать бумаги.
Это была анкета освобождаемого. Необъятная. Содержащая множество мучительных вопросов.
Я быстро заполнил те графы, которые касались освобождающего: год рождения, место рождения, гражданство, количество известных поколений, служили ли родовичи жрецами, имелись ли случаи уклонения родовичей в какие-либо чужеземные верования, кто из родовичей, включая двоюродных и троюродных, принимал участие в военных действиях против Ашшура, Харрана, Ниневии? Сведения о месте работы, о родителях. Все это я написал быстро, четким почерком.
Затем начались вопросы об освобождаемом. Год рождения. Да откуда мне знать год рождения Мурзика? У него на лбу не отпечатано. У Мурзика на шкуре что угодно отпечатано, только не год рождения. Подумав, я вписал свой год, а дату указал на месяц позже – чтоб не задавался. Не хватало еще, чтобы мой раб оказался меня старше!
Место рождения. Я вписал «Вавилон».
Имя. Подумав, я написал «Хашта». Хорошее имя, энергичное. Десятнику вполне подходит. Да и сотнику такое носить не стыдно.
Места предыдущего служения, с… по… причина перевода…
Я встал и подошел к окошку 46.
– Дайте мне еще одну анкету, – сказал я. – У меня возникли вопросы.
– Думать надо, прежде чем бумаги пачкать, – сказала тетка и вывалила мне еще одну. – Дома заполните, тогда и приходите. У нас тут не комбинат анкеты печатать…
Я ушел, злой.
Вечером, досмотрев «Киллера-8: космический убийца возвращается», я вытащил бумаги, разложил их на кухонном столе и призвал к себе Мурзика.
Тот осторожно вошел, встал рядом.
– Мурзик, – спросил я, – а тебя как зовут?
Он растерялся. Заморгал, губами зашлепал.
– Ну! – прикрикнул я.
– Так это… – сказал Мурзик и заглох.
– «Хашта» тебе подходит?
– Подходит… А зачем это?
– Родился когда?
– Да кто ж его знает?
– Через месяц после меня – сойдет?
– Сойдет… А для чего это, а?
– Молчи, говорящее орудие, когда к тебе господин обращается. Место рождения помнишь?
– Ну… в бараке… или где-нибудь на задворках, в курятнике… если летом – так, скорее, в поле где- нибудь, а если зимой – так и в хлев пойти могла, спрашивать-то некого… померла мать.
– Пишу – «Вавилон». Имя матери… а, не требуется. Хорошо. Давай, места служения называй. «С… по…»
Мурзик долго и мучительно давил из себя воспоминания. Где он служил и чем там занимался – то помнилось хорошо. Кто рядом был – того тоже не забыл. А вот с датами у моего раба было совсем худо.
Кое-как заполнили.
– Свободных в роду нет?
– Нет.
Я поставил прочерк.
– Какими специальностями владеешь?
– Ну, забойщик… шпалоукладка, понятное дело… бульдозером управлять мог когда-то, сейчас всё перезабыл, поди… готовить вот Цира научила – спасибо ей, душевная девушка… А вы что, господин, продавать меня надумали? Гарантия еще не истекла, через биржу-то оно всяк удобнее…
– Продавать тебя, как же! – сказал я, озлившись. – Освобождать тебя буду. Не хватало еще, чтобы я, великий Энкиду, самого себя в рабстве держал. Сумасшедший дом получается…
