фигурой. Я сохраню ее, а остальные – да, остальные я брошу в Евфрат. И поглотит их Великая Река.
И будет радостен и полон Вавилон, Столица Мира.
Я отвел ветви в сторону и шагнул на поляну.
И увидел второго человека.
Он спал.
Он не был полон, как я. Он был – не до конца, что ли, здесь… Я не мог найти слов, когда глядел на него, чтобы объяснить свои ощущения. Он, несомненно, был велик, как и я. Он был равен мне и превосходил меня, но он был здесь НЕ ВЕСЬ.
Потом он открыл глаза и улыбнулся мне.
– Энкиду, – сказал он.
Это было мое имя. Он знал его, и пленил меня. И я полюбил его. И бросился я в битву и стал сражаться с ним. И было нам обоим радостно.
– Гильгамеш, – сказал я ему. – Я помню тебя. Ты Гильгамеш.
– Ты говоришь это, – сказал он и засмеялся.
Мы долго бились, и взаправду, и шутейно, и просто катались по траве, и молотили друг друга кулаками, и гонялись друг за другом по первозданному лесу, а потом взялись за руки и поклялись быть друг другу братьями.
Но Город так и не встал перед нами.
И я рассыпался. Я пал со страшной высоты и грянулся о землю. Взлетели брызги бытия, взорвались искры, все мое существо разлетелось на куски и осело на землю бесформенными хлопьями. Я умирал и воскресал, умирал и воскресал бессчетно во время этого бесконечного падения. Я кричал и не слышал своего голоса. Я разлетался на части. Я всплескивал, как вода, и разбрызгивался по Вселенной. Я разбегался, как ртуть. Я делился, как амеба. Части меня то сползались, то расползались, то сливались, то вновь разделялись.
Я был мертв и жив, я жил ужасной жизнью по другую сторону бытия. И конца этому не было.
– Мама! – закричал я пронзительно и жалобно, остатками голоса.
И зазвенело что-то, будто разбились тысячи зеркал, и, изрезанный, искалеченный, я коснулся, наконец, земли и остался недвижим и мертв.
Когда я очнулся, было темно. Я медленно пошевелил пальцами. Двигались. Попытался понять, нет ли крови. Крови, вроде бы, не было. Я был тяжел, как чугунная плита.
Согнул ногу. Согнулась.
Набрался наглости и приподнял голову. Тут же уронил ее обратно.
– Ой, – прошептал я. Голоса у меня не было – сорвал.
Мне было холодно. Я был жив.
Я снова закрыл глаза.
И стал ждать.
Неожиданно рядом послышался стон. Очень тихий.
– Цира? – спросил я одними губами.
Но это стонала товарищ Хафиза. Ей было очень худо. Еще бы, ведь из всех в ней меньше всего было от Энкиду. Да и к такому путешествию она была не готова.
Шепот:
– Товарищ Хафиза! Вы живы?
– Хашта, – позвал я.
Мой бывший раб пошевелился и сел.
– Ох, – донесся сиплый голос Буллита. – Чем это мы так ушмыгались? И где этот главный шмыгала? Я ему зенки выдавлю…
– Ты сначала встань, – прошептал я.
– Иська! – с неожиданной силой закричал Буллит. – Иська! Я тебя, подлеца…
Ицхак и Луринду молчали. Померли, что ли?
– Изя, – просипел я.
– Хрр… – отозвался мой шеф.
Луринду спокойно проговорила, как будто ничего не случилось:
– Где мои очки?
– Цирка! – обеспокоенно звал Мурзик. – Цира!
– Да здесь я, – прозвучал раздраженный голос Циры. – А коновал этот где? Бэлшуну? Зажгите кто- нибудь свет!
Мурзик встал и, покачиваясь, побрел к выключателю.
