– Оставь его! Оставь, сопляк! Оставь, застрелю!
– Разнимите их! Ой, мамочки… Разнимите их! Он убьет его! Ой, мамочки…
– Женщине плохо!
– До чего дожили! Среди бела дня!..
– Держи вора! Держи!
Ясь, держа одной рукой врага за горло, другой принялся забивать скомканный лист ему в рот, но только измазал кулак чужими слюнями. Бросив избитого мужчину с комком окровавленной и заплеванной бумаги, Ясь ушел. Очередь продолжала шуметь и волноваться у него за спиной.
Дома был отец. На кухне стояло ведро с водой. Мама посмотрела на Яся вопросительно.
Ясь бегло поздоровался с Валерием и сказал виновато:
– Я сегодня не смог… Я там одному морду набил… Мама, я завтра все достану! Умру, а достану! Муку, говорят, будут давать…
Валерий выслушал рассказ сына и сказал:
– Насчет Бортновского – правда. Немцы уже везде. С востока наступают русские, так что нам отходить некуда. Не сегодня – завтра сдадут и Варшаву…
Ясь слушал и все шире открывал глаза.
– Выходит, я зря этого типа измордовал?
– Вовсе нет, – сказал Валерий. – Еще чего! Очень правильный поступок.
Мама поставила на стол кашу без масла. Валерий вдруг усмехнулся и вытащил из кармана банку тушенки.
За ужином отец сказал, что Мокотов, Черняков, Охота, Воля, Жолибож сильно разрушены. Горящие дома теперь даже и не тушат – нет воды. Люди перебираются в подвалы, спасаясь от бомбежек, но есть опасность затопления, поскольку ни одна нормальная канализация таких условий не выдержит.
После ужина Ясь распахнул дверцы книжного шкафа, извлек с полок десяток любимых прежде книг и отнес их в кухню.
– Мама! – сказал он громко. – Если потребуется, мало ли что, на растопку – бери эти.
Мама с изумлением смотрела то на обложки, то на сына, охваченного непонятной яростью.
– А что случилось? – спросила она осторожно.
Ясь сел. Объяснил, глядя в пол:
– Здесь все вранье. Я думал, если война – значит, сабля, пороховой погреб, лазутчики… а не бытовые неудобства. – Он поднял глаза и прибавил, уже не скрываясь: – Отключили воду, прорвет канализацию… Мама! Когда эта ерунда закончится?
Мама вздохнула. Ясь встал и обнял ее.
– Просто хочется, чтобы поскорее…
Книги так и остались на кухне.
Двадцатого сентября отключили газ, и Ясь с отцом добыли из кладовки старый, в липкой пыли, примус. Вечером неожиданно явился Мариан. И не просто явился, а с дорогим гостинцем: куском говядины и мозговой костью.
Бог ты мой, как он вошел, как метнул кепку на крюк вешалки, как вальяжно молвил маме:
– Добрый вечер, пани Воеводская!
Как уверенно пожал руку Валерию! Ясь обзавидовался. А когда молодой пан Баркевич королевским жестом выложил на стол говядину, повисла мертвая тишина.
Мариан спросил небрежно:
– Рассказать?
Да уж конечно, многочасовое нудное выстаивание в очередях, которому подвергался Ясь, выглядело жалким бытовым неудобством в сравнении с марековскими похождениями. Складывалось впечатление, будто два друга живут в совершенно разных городах и стоят в абсолютно разных очередях.
Мариан произвел сложную разведывательную операцию и не без помощи одной бывшей кассирши выяснил, что в лавке мясника Акулы (а еще спорят, встречаются ли на самом деле «говорящие фамилии») с утра будут продавать говядину. Какими-то своими неисповедимыми путями о том же проведало большое количество старух, и уже с вечера предыдущего дня они начали осаду мясной лавки. Мариан завоевал полное доверие старух и возглавил их. Был составлен список, помечены химическим карандашом номера на ладонях, организовано дежурство по графику и каждые два часа – поверка.
Наутро армия Мариана, насчитывавшая сто двадцать две старухи, в полной боевой готовности стояла под дверью мясной лавки. Арьергард отбивался от посторонних, говоря, что ждут вовсе не мяса, а отрубей. Авангард с Марианом на острие готовился к штурму.
В девять утра за дверью завозились, показался мясник Акула и молвил в щель, что никакой говядины нет и не предвидится. Старухи вспенились, как море, и Мариан ворвался в лавку.
– А вот сейчас я тебя убью, – буднично сказал он мяснику Акуле.
Акула вполне этому поверил. Он отступил к прилавку и схватился за нож. Мариан в ответ показал ему гранату. Тогда Акула обмяк и сдался.
