Мавпа неловко попытался скрыть улыбку и ответил смущенно:
– Ты знаешь его. Это Вонючий Дед.
Известие об амнистии слегка оживило тюремную холодную духоту. Вонючего Деда загнали в подвал, где умельцы сымпровизировали по такому случаю внеочередную баню. В три дня на Деде свели насекомых. На четвертый день мытья от него уже не воняло. Повар, зажав голову Деда между коленей, остриг сизый войлок и даже подравнял бороду. Старик орал, из глаз его, воспаленных от мыльной воды, текли черные слезы.
– Я отвезу его один, – сказал Ковпак Мрожке.
– Нет, – ответил начальник тюрьмы.
– Я справлюсь.
– О да. В этом я уверен.
– Вы не доверяете мне?
– Нет.
Потом Мрожка скрючился, обмок холодным потом и добавил:
– Если вас увидят без конвоя, меня отдадут под суд.
Ковпак оставил его в покое. Сирены пели прямо у него в голове.
В воскресный день карбас швыряло волнами. Мавпа плевал в буруны жеваным сухарем. Преображенный Дед в чистой одежде – ни дать ни взять отец семейства – держался за борт и скулил.
Ковпак довольно ловко галсировал. У входа в бухту ветер боролся с течением, но карбас удачно повернул и шел ровно, хоть и медленно.
На причале стояла дочь арестанта. Пер издали заметил ее. Деда он пустил по сходням впереди себя. Ракоша смотрел не в лицо дочери, а себе под ноги. Иногда он с тоской оборачивался в сторону залива, пытаясь углядеть Черепушку.
Ковпак и Мавпа оставили их вдвоем. Скоропортящийся груз – подтухающие яйца и мороженое мясо – требовал забот.
Поселок был охвачен оттепелью, что не шибко его украсило. Прямо за досками пристаней темнела обширная лужа. В ней плавали удивленные рыбьи головы и луковая шелуха.
Не хватало двух бочек солонины.
– Ничего не знаю, – сплевывал на доски грязнолицый бригадир грузчиков. – Груза не частные, груза казенные. Подписуй. – И тыкал испуганному Мавпе в лицо захватанным свитком.
Ковпак взял парнягу за ворот и макнул в лужу. Грузчики тупо и равнодушно глядели на него.
Госпожа Ракоша подошла к Перу. Выглядела она очень устало.
– Я должна вас поблагодарить, – сказала она. – Хотите денег?
Ковпак покачал головой.
– Может, передать кому письмо?
– Здесь есть почта, – ответил Пер.
– Экой вы… – Женщина поглядела исподлобья.
Мавпа на корме карбаса потрясал тесаком в сторону грузчиков.
– Пора, – сказал Ковпак. – Еще выйдет буза из-за солонины.
– Прощайте, – сказала женщина.
Ковпак отцепил швартов и перемахнул на зыбкую палубу. Карбас отваливал боком, пока поднятый парус не захлопал в воздухе. Мавпа переложил руль. Ковпак стоял и смотрел, как госпожа Ракоша провожала его взглядом. Серый ее дорожный плащ развевался. Женщина приложила ладонь козырьком ко лбу. Вонючий Дед Ангел Ракоша в чистенькой одежде бессмысленно топтался сзади нее.
– Хороший ветер, – сказал Мавпа, когда Совиная гавань утонула в дымке.
– Пошел ты! – крикнул Ковпак, привалился к борту и зарыдал. Невидимые сирены торжествовали.
Три дня он провалялся в беспамятстве. Повар осмотрел его и сказал: «Это горячка».
– Тиф? – спросил Мрожка.
– Просто горячка.
Перу пустили кровь, приложили уксус к вискам, а после напоили хинной настойкой.
Он выжил, но долго был слаб.
– Вы саботажник, – сказал ему Цезарь Мрожка. Теперь начальник сам вынужден был ходить на карбасе и с отвычки едва не утопил посудину, заблудившись в тумане. Мавпа ухитрился разглядеть в опасной близи зубья Смертельной Расчески, спас карбас и ходил гоголем по этому случаю. Однажды повар напоил его до бесчувствия. Мавпа выполз из здания тюрьмы, подошел к краю берега, оскользнулся и погиб в черных волнах. Арестанты шептались, что он увидел поющую сирену прямо у берега и решил посчитаться с нею. Повар говорил, что черви в голове у Мавпы взбунтовались супротив пьяных паров и Мавпа кончил с собой, спасаясь от страшной боли.
Мрожка до осени героически ходил на карбасе один. За сутки он начинал пить для куража, пьянел мертвенно, а после как бы приходил в себя, существуя в тумане. Взгляд его горел очень нехорошо, а лицо,
