– Запугать? Но чем?
– Думайте, ваше высочество, думайте…
– Марион, где ты? – позвала Мэгг Морриган. – Мы выходим!
Марион присоединилась к остальным. И снова потянулись бесконечные «Венки». Зимородок пробовал свистеть. Над лугом раздавались голоса самых разных птиц. Зимородок мастерски передавал их трели. Но на траву это не производило ни малейшего впечатления.
– Хватит разливаться соловьем, – сказал разочарованный пан Борживой. – Ее, проклятущую, и вороной не проймешь. – Он хрипло каркнул пару раз, после чего плюнул себе под ноги. Трава ответила звонкой нотой: «Тр-рень!»
– А может, она ворон и не боится, – сказала Марион. – Она же трава. Может, она боится кротов?
– Мысль отменная, – отозвался Зимородок. – Только с чего ты взяла, что ее надо испугать?
– Потому что когда я пугаюсь, я немею, – объяснила Марион. – Вот я и подумала: если трава решит, что мы – кроты…
– Или дождевые черви, – подхватил Зимородок.
– Вот именно, – обрадовалась Марион.
– У меня вопрос, коллега, – вмешался Штранден. – Каким именно образом вы собираетесь имитировать пение дождевых червей?
Марион обиделась:
– Вы меня, наверное, за дуру считаете! Я тоже знаю, что червяки не поют и даже не кричат. Но можно там как-нибудь пошуршать…
– А знаете, мысль не лишена оснований, – сказал вдруг Зимородок. – Попробуем и в самом деле ее напугать. Что мы теряем?
– Теперь уже ничего, – согласился брат Дубрава.
– Мы червяки, мы червяки! Наши пути нелегки, нелегки! – пропел Гловач.
Они двинулись вперед, пытаясь различными криками заглушить ненавистное пение травы. Ни охотничье улюлюканье Борживоя, ни волчье завывание Зимородка, ни визг Гиацинты не произвели на траву ни малейшего впечатления. Вольфрам Кандела предложил рукоплескания, но траву это только раззадорило.
– Я предлагаю остановиться и хорошенько подумать, – сказал Штранден. – Кто ненавистен траве? Волков она явно не боится.
Пан Борживой поднатужился и молвил:
– Волков боятся всякие там овцы и коровы. А трава… – Он помолчал и с некоторым даже удивлением завершил: – А трава, выходит, боится этих самых коров!
Гловач очень похоже заблеял. И вдруг стало тихо. Трава словно бы начала прислушиваться к новым звукам.
– Получается? – громким шепотом спросила Марион.
– Еще не знаю, – прошипел в ответ Гловач. – Может, она сейчас разберется что к чему и снова примется за старое.
– Нужно создать стадо, – сказал брат Дубрава. – Ну-ка попробуем помычать.
– Я мычать не умею, – пожаловалась Марион.
– Будешь блеять. Это совсем просто. Бе-е… Бе-е… Ну, повторяй! Бе-е…
Девица Гиацинта вскинула голову и негромко, с достоинством, несколько раз очень похоже промычала.
– Великолепно! – одобрил пан Борживой.
– Просто у меня хороший музыкальный слух, – пояснила девица Гиацинта.
Стадо получилось отменное. Марион и Мэгг Морриган блеяли, Кандела самозабвенно хрюкал, прочие на все лады мычали, а Гловач залихватски кричал: «Пшла, проклятая! Куды прёсся? Вишь ты! Не озоруй, маткин-твой!..» и все в том же роде. Трава подавленно молчала.
К вечеру все осипли. У Гиацинты от долгого мычания разболелся живот. Неожиданно Зимородок прекратил оглашать окрестности нечеловеческими воплями и засипел:
– Холмы… Холмы…
«Стадо» рассыпалось.
– Давайте добежим! – предложил Зимородок. – Силы еще остались?
– Не знаю, что ужасней, – произнесла Гиацинта. – Мычать или слушать про белые лилии.
– Эх, – вздохнул Гловач. – Пшла, проклятая!
…И они побежали, побежали со всех ног! Марион на бегу визжала и трясла головой, чтобы только не слышать опостылевшую мелодию. Но звуки так и прыгали в уши, впивались в мочки острыми коготками, они висели, как серьги: «…от жгучей страсти изнемог…», «…заветный белый тот венок…», «…венок, венок, венок из белых лилий»!
Ночевали в холмах и спали как убитые. Рассвет и полдень следующего дня застали путешественников еще спящими. Первым проснулся Зимородок и даже глазам своим не поверил, увидев, что солнце успело
