И вот однажды, на маскараде у графа Еловича, юноша заметил девушку необычайной красоты.
Она притягивала к себе внимание еще и тем, что пребывала как бы в стороне от общего веселья. Взоры таинственной незнакомки были задумчивы и печальны, черная бархатная полумаска подчеркивала мертвенную бледность ее лица.
Отыскав в пляшущей толпе Еловича, одетого капуцином, князь, кстати сказать, замаскированный под шекспировского Меркуция, изловил приятеля за край одежды и спросил с горячностью:
– Та девушка, у портика… знаешь ли ее? Кто она?
– Княжна Полина, кажется, из московской моей родни, – отвечал Елович, обматывая князя серпантином, будто паутиной.
– Что еще можешь сказать о ней?
– Как будто ничего. Девушка весьма болезненная, лечится тут под присмотром своего опекуна, господина Гурицкого. Вот, к слову, и он сам. Да вон, у столика, одет Мефистофелем.
– Ну и урод! – вырвалось у князя.
В самом деле, названный г-н Гурицкий поражал своей незаурядной внешностью. Длинные, жилистые конечности его, как верхние, так и нижние, крепились к рыхлому, округлому тулову, а огромная, шишковатая голова росла между плеч сразу, без участия шеи. Более всего опекун прелестной девушки походил на паука, у которого некто жестокий оторвал две пары лапок и пустил в таком виде в свет.
– Видел бы ты его без маски! Сразу понял бы, что совершенство и в уродстве не знает предела. Однако же пусти меня, дружище, – сию минуту объявят записную мазурку!
С этим граф Елович вырвался от приятеля и кинулся в поиски своей пары.
Пользуясь законами маскарада, Вольдемар решился заговорить с княжной Полиной, не дожидаясь формального представления.
– Я знаю вас, милая маска, – произнес он ей с учтивым поклоном.
Девушка вздрогнула всем телом, словно под действием электрического тока, и устремила на князя взор, полный тревоги.
Юный князь почувствовал прилив неожиданного вдохновения и мог бы импровизировать часами напролет. Ему хотелось – может быть, от тщеславия, а может, от искреннего сострадания к болезненной красоте Полины – вызвать во что бы то ни стало улыбку на ее устах.
Сам он был совершенно уверен в своем успехе. Тем неожиданнее для него оказались слова княжны, которые она проговорила слабым, срывающимся голосом:
– Неужели вы знаете несчастную Полину? Но кто же вы?
Князь смущенно назвал себя. Он уже начинал жалеть о своей затее.
“Пожалуй, бедняжка больна не только телом, но и рассудком, – подумалось ему. – Несчастная Полина! Ах, как я некстати со своими экспромтами!”
– Если бы вы знали, князь, как жутко, как страшно несчастной Полине! – продолжала девушка. – Злой колдун погубил ее. Это исчадие ада в образе человеческом… Мучается, страдает душа несчастной Полины… Умоляю, князь, вызволите Полину, спасите ее от власти проклятого душегуба!
Сказав так, девушка на мгновение отняла маску. Юноша застыл, пораженный прелестью черт, а еще больше – мертвенным выражением ее лица, на котором ничего, кроме страдания, не угадывалось. Будь в этом лице больше жизни, князь влюбился бы без памяти, но теперь он мог лишь боязливо восхититься и отпрянуть. Впрочем, облик девушки крепко врезался ему в память.
– Вы полагаете, князь, что Полина обманывает вас? Верьте, верьте Полине… Там, далеко, на Земле, в нашей усадьбе, есть беседка в глубине парка…
Голос княжны звучал все глуше и глуше и вполне уже походил на болезненный бред. Вольдемар чуть не плакал от жалости и был в великом смятении.
– В беседке – большая мраморная ваза. Если случится вам быть в тех местах, князь, возьмите себе то, что лежит на дне вазы. Это залог того, что Полина не насмехается над вами, верный знак, что она говорит правду. Но – тише! Больше ни слова. Как бы не услышал злодей слов несчастной Полины… А вот и он сам, палач и истязатель. Как идет к нему личина дьявола!
Столько тоски и муки было в голосе Полины, что князь поневоле обернулся и вздрогнул.
Прямо на них шествовал г-н Гурицкий. Сквозь прорези маски глаза его блистали нечеловеческой гордыней и злобою.
Подошел вплотную, Гурицкий грубо отпихнул князя плечом. Несмотря на кажущуюся рыхлость опекуна, толчок вышел прежесткий.
– Нынешние молодые люди дерзки и не знают приличий, – процедил он сквозь зубы. – Полина, нам теперь же пора домой.
По всему телу девушки опять пробежала дрожь. Полина встала как механическая кукла, послушная своему мастеру, и, не оборачиваясь, пошла следом за зловещим г-ном Гурицким.
Первые побуждения князя легко предугадать.
“Надо бы завтра прислать к нему секундантов. – подумал он. – Большая скотина этот опекун”.
Но, поразмыслив с минуту, князь решил не делать истории. В самом деле – угрюмый урод ухаживает за душевнобольной девушкой, верно, любя ее по-отцовски. Сколько горя пришлось пережить ему, глядя, как угасает разум очаровательного и хрупкого создания. Он пытается, как может, оградить питомицу от обиды и насмешек. Да и то, мало ли в свете бессердечных вертопрахов!
Князь решил освежиться шампанским, однако божественный напиток от чего-то пахнул тленом, а на вкус уподобился золе. С недоумением юноша поставил бокал на стол и заметил, что рука его дрожит.
“Да что со мной, право, – сказал он себе. – Стоит ли быть таким чувствительным?”
Тяготное чувство не отпускало князя. Веселье маскарада теперь напоминало ему макабрическую пляску. Музыка, еще недавно чарующая, вдруг наполнилась диссонансами, и от нее мороз драл по коже.
Тут на глаза его вновь попался граф Елович. Неугомонный весельчак, по-видимому, успел переменить наряд и теперь представлялся духом воздуха, Арлекином, таким же летучим и легким, как он сам.
– Когда же ты успел сменить обличье? – спросил его князь.
– Что за фантазии? Да мне и недосуг было переодеваться, – отвечал Елович. – Я кругом должен танцы и пляшу без антрактов.
– Разве ты не был капуцин пять минут назад?
– Сроду не одевался капуцином, – возмутился граф. – Мою фигуру, знаешь ли, следует не прятать под рясу, а обтягивать в трико, всем на зависть. Да и танцевать так ловчее.
Неясная тоска сдавила сердце князя.
– Скажи, друг, московская княжна Полина здорова ли умом? – осведомился он как мог спокойно.
– Да что с тобою, Вольдемар? – поразился его приятель. – Не слишком ли ты налег на старину Мумма? Княжна Полина в чахотке, это правда, но с рассудком у нее больше дружбы, чем у тебя – со своим. Пока позволяло ей здоровье, она даже воспитывалась в пансионе и имела отличия за учебу. Советую тебе как друг, подыши воздухом пару минут, возвращайся, веселись и закусывать не ленись. Меня же увлекает волна эфира и клятва одной особе танцевать с ней галоп.
Легкомысленный Елович упорхнул, оставив князя в раздумьях.
Сердце его не стало слушаться разума, и юноша решил действовать.
Никем не замеченный, выбрался он за ворота сада, где царило гулянье, подозвал извозчика, спросил у него адрес княжны Полины, уселся в карету и велел трогаться.
Очень скоро вид за окнами кареты сменился до неузнаваемости. Вместо веселого и приветливого города праздности вокруг восстали из тьмы унылые трущобы. Мрачные, покосившиеся дома торчали как гнилые зубы. Веяло могильным холодом и безысходной, неутолимой печалью.
Столь велик был контраст между этими двумя городами, существующими в одном городе единовременно, что другой на месте князя раскаялся бы в скоропалительном порыве и велел вознице повернуть назад. Но Вольдемар только укрепился в своей решимости.
Вот и дом, снимаемый Гурицким. Будто нарочно этот отвратительный человек выбрал самое жуткое, самое мрачное жилище из возможных. В подобных, с позволения сказать, особняках селились, если верить литераторам, всякие кровососы и практикующие черные маги.
