– Какое мясо?
– Эркенбальдины потроха, – пояснил Ремедий и плюнул от души. – Проклятая баба, загонит меня-таки в ад…
Бальтазар даже отвечать не стал. Что с дураком разговаривать. Он хотел посмотреть театр.
Размокнулись деревянные шторки, открывая спрятанный в тяжелом резном корпусе вертеп, где жили своей таинственной жизнью два деревянных шута и большое тележное колесо. И шут в красном колпаке обхватил обод колеса, пытаясь вскарабкаться наверх; и шут в синем колпаке уцепился за колесо с другой стороны, стараясь обернуть его на себя. Несколько секунд колесо хранило равновесие, а потом стало поворачиваться, вознося красного шута и подминая синего.
– Что наверху, то внизу, – с важным видом произнес Михаэль Клостерле, наблюдая за механическими фигурами.
Представление в маленьком вертепе заканчивалось. Синий шут лежал, раздавленный, под колесом, на его курточке проступило багровое пятно, из нарисованного рта вытекла струйка нарисованной крови. Красный его соперник лежал животом на вершине и победно болтал руками и ногами.
– Что было наверху, окажется внизу, – сказал Михаэль.
– В таком случае, какой смысл в победе, если она всего лишь на миг? – поинтересовался наместник Варфоломей, который за эти дни полюбил философствовать на пару с новообращенным.
– Если колесо повернется снова, чтобы сбросить победителя, оно вознесет на вершину раздавленный труп, – медленно и значительно проговорил Клостерле. – Подумай сам, велик ли смысл оказаться наверху первым?
Варфоломей опустил веки, покивал, довольный мудростью своего собеседника.
– Вопрос в том, от чего зависит твое вознесение?
Иеронимус, стоявший впереди, вдруг повернул к наместнику голову, на мгновение глянул прямо ему в глаза.
– От колеса, – сказал он.
Варфоломей сразу утратил охоту продолжать разговор. Не любил он спорить с Иеронимусом.
Деревянные дверцы, тихо скрипнув, закрылись. Двое шутов исчезли за ними. Комедианты стали обходить толпу, собирая деньги.
Тем временем Варфоломей протолкался вперед, вскарабкался на телегу, вознес руки над головой, оглушительно загремел цепями. Толпа снова притихла, думая, что это продолжение спектакля.
– Дети мои! – завопил наместник Варфоломей. – Покайтесь! Подумайте, какому греховному делу сейчас предаетесь, несчастные! Ибо так было устроено, что, подобно десяти хорам ангельским, созданы десять хоров среди человеков. Первые три управлять поставлены, и это – священники, монахи и мирские судьи. Остальные же предназначены подчиняться, и среди них назову тех, кто изготавливает одежду и обувь, тех, кто работает с металлом, тех, кто строит домы, кто кормит голодных и желающих утолить голод, кто сеет хлеб и убирает урожай, а также тех, кто врачует. И подобно тому, как десятый ангельский хор предался сатане, десятый хор людей отпал от святости. В него входят актеры и комедианты, и вся их жизнь – сплошной грех, и души их обречены на погибель…
Он долго еще кричал, к полному недоумению толпы. Стали уже раздаваться свистки. Двое комедиантов, довольно дюжие молодцы, принялись спихивать проповедника со своей телеги. Варфоломей отчаянно сопротивлялся и призывал всевозможные проклятия и небесные кары на головы нечестивцев, действующих, несомненно, по наущению дьявола. Несмотря на свое довольно хилое сложение, бывший купец обладал удивительной верткостью и цеплялся за телегу, как пиявка. Стоило отодрать его пальцы от края доски, как он тут же впивался в оглобли. В результате все трое рухнули с телеги в фонтан и едва не утонули. Толпа от души веселилась, приветствуя битву свистками и воплями.
Первым из фонтана выбрался, отфыркиваясь и отплевываясь, комедиант в синем, багровый от ярости. За ним показался второй, в красном. Ругаясь на чем свет стоит, он вытаскивал из воды наместника Варфоломея, который едва не утонул, запутавшись в своих цепях.
Варфоломея расстелили на той самой телеге, откуда только что сбросили, влили в приоткрытый рот вина из фляги. Тот, что в красном, стоял возле него на коленях. Синий крикнул, что сейчас прелестная Клотильда исполнит любовную балладу для увеселения публики.
Из недр телеги выпорхнула прелестная Клотильда – рослая девица в пышном красном платье, расшитом золотыми розами. В руках у нее была лютня, с которой она довольно ловко управлялась.
Голос Клотильды, хрипловатый, но сильный, разнесся над площадью, увеселяя публику повествованием о нестерпимых душевных терзаниях графа Лары, сыновья которого были зверски убиты предателями. Баллада во всех подробностях перечисляла пытки, которым были подвергнуты юные графы Лара, один за другим, все семеро.
– ЛЮБОВНУЮ, дура, – прошипел, проходя мимо нее с кружкой для сбора денег, комедиант в синем.
Клотильда, не моргнув глазом, перешла от пыточного инвентаря к воспеванию страданий девицы Милльфлёр, разлученной с возлюбленным.
О дно жестяной кружки стучали монеты – горожане подавали щедро, довольные представлением свыше меры.
Едва отдышавшись и отплевавшись, бессильно простертый на телеге Варфоломей принялся было вновь поливать бранью своего спасителя. Но тот не давал ему сказать ни слова. Стоило наместнику раскрыть рот, как комедиант, посмеиваясь, вливал туда вина из своей фляги. Напоить же Варфоломея до бесчувственного состояния оказалось совсем простым делом. Подвижник так истощен был длительным голоданием, что одной фляги хватило. Вскоре он не вязал уже лыка. Лежал, вытянувшись во весь рост, и бессмысленно ворочал глазами.
Девица Клотильда закончила песню, послала толпе воздушный поцелуй и подошла к телеге. Бегло поглядела на Варфоломея.
– Какой красавчик, – только и сказала.
