– Я тоже. Ох, как мне это не нравится. Сегодня же спускаемся с гор. Арделио приметил уже дозоры. Не знаю, кто засел в этом вороньем гнезде, но ничего хорошего ждать не приходится. Жуть здесь творится какая-то. Мы – простые актеры. Для чего живем? Делаем бесполезное дело для радости других. Все эти ужасы не для нас.
Иеронимус помолчал еще немного. Потом тихо спросил:
– Зачем ты позвал меня?
– У тебя с собой деньги, – прямо сказал Балатро.
– Да, – сразу отозвался Иеронимус.
– Много?
– Гульденов семьдесят или около того.
– Отдай.
Иеронимус снял с пояса кошелек, отдал комедианту. Балатро взял, развязал, сунулся, поворошил монеты.
– Ладно, – только и проворчал он.
И напрягся, глядя куда-то за плечо Иеронимуса.
Мракобес обернулся. Тень рослого мужчины. Ремедий. И в руках аркебуза.
Балатро оттолкнул от себя Иеронимуса, шагнул навстречу Ремедию. И Клотильда, выскочив из телеги, бросилась к нему, обхватила обеими руками, повисла на шее мельничным жерновом – увесистая все-таки девица. Растерявшись, Ремедий смотрел в ее сумасшедшие глаза. А женщина прошептала в самое его ухо:
– «Любовь» бьют только «Любовью», монашек.
Балатро повернулся к Иеронимусу.
– Отпусти его с нами.
– Я никого не держу, – возразил Иеронимус.
– Отпусти, мать твою!.. – зарычал Балатро. Бледное рябое лицо комедианта пошло красными пятнами.
Иеронимус сказал:
– Ремедий, уходи с ними.
Балатро забрался на телегу, устроился рядом с Арделио. Клотильда сняла руки с шеи Ремедия, пошла за своими товарищами. Гордо шла, танцующим шагом, будто готовилась запеть перед толпой.
Телега скрипнула, дернулась, тронулась с места.
Иеронимус кивнул Ремедию.
– Иди, догоняй их. ТЕПЕРЬ они доберутся до Страсбурга.
Ремедий все еще мешкал.
– Идти за ними?
Иеронимус молчал. Солнце вставало над горами, начал таять иней на опавших листьях. Ремедий побелел, метнул взгляд в ту сторону, куда двигалась телега. Ее еще видно было между деревьями.
А Иеронимус молчал.
Ремедий переступил с ноги на ногу.
– Так мне что… за ними? – снова спросил он.
– Идти куда-то – по-твоему, значит обязательно за кем-то? – спросил его Иеронимус.
Очень тихо спросил.
Путаясь в одежде, Ремедий пошел вниз по лесной дороге. Несколько раз спотыкался, оборачивался, но Иеронимус больше не смотрел на него.
И с тем ушел солдат.
Дозор дал о себе знать к полудню. Неприятная это была встреча. Из-за деревьев бесшумно выступили солдаты. Как на подбор, все рослые, с красивыми сумрачными лицами. И вроде бы, немного их было, а казалось, что лес полон ими.
И они не проронили ни слова. Просто показались из леса. Безмолвные, грозные. Их темные глаза смотрели на путников неподвижным, ничего не выражающим взглядом.
Под этим взглядом вдруг съежился, сжался и заверещал невразумительное Варфоломей. Румянец залил его бледное, тонкое лицо.
Бурно зарыдал Михаэль Клостерле – в голос, не стыдясь.
А Витвемахер побледнел и пал на колени.
Стоя рядом, сказал Валентин:
– Можно было бы перечесть все кости мои, а они СМОТРЯТ И ДЕЛАЮТ ИЗ МЕНЯ ЗРЕЛИЩЕ…
При этих словах блаженный Верекундий рванул на тощей груди ветхие одежды, выставив напоказ все свои кости.
