Не без моей помощи привязал он аль-Масуила к дереву в сидячем положении. Кучера Данилу послал он разыскивать лошадей, Мартос же по моему приказу предолго искал сучья и коряги для костра.
– Выходите, душа моя, – рек Миловзор Эмилии, – устроим мы в лесу как бы пикничок. Ночь тепла, скоро заря…
И зачали они у костра миловаться. Я же в компании с собачкой моею да со связанным колдуном пребывал и так думал: «Ничто человека не сломит. Посреди суровых испытаний, сражений и невзгод в сердце его остается место для любви, а в голове – простор для мудрости. Хитрец же сам себя перехитрит, а злодей сам себе злы содеет и по заслугам сообразно понесет кары».
Аль-Масуил, поминутно стеная, прерывал мои разсуждения.
– Я голоден! – плакал он. – Я мерзну! Я старый человек…
– Старый ты негодяй, – возражал ему я. – Через тебя лишились мы коней, а ты понуждаешь нас делиться с тобой провизией…
– Не судите меня строго, юным свойственно великодушие. Еслиб вы ведали, что за страсти разрывают мою душу, мутят мой разум…
– Полагаю, ничего, кроме алчности и злокозненности нарочитой, – высказал я, а Милушка моя гневно затявкала.
– О нет, как вы ошибаетесь! – рек колдун. – Я действительно грешен, не сколько перед вами, сколько пред наукою и Великим Знаньем. Увы – не алчность смутила меня, но иное чувство, а именно: любовь. Страстная, всепожирающая напасть повергла меня в ничтожество, извратила мою душу…
– Уж не любовь ли к преступнице Феанире? – вопросил Миловзор, слыша его речи.
– Если так, то поведайте нам, – подала голос Эмилия. – Таковыя разсказы бывают зело поучительны и несут в себе всякия пользы.
Аль-Масуилу того и надобно было. Престрашно выпучив глаза, исказив совершенно свою личность, зачал он нараспев произносить заунывным голосом:
– Юныя сердца нарочито для страстей приспособлены. Чувственныя бури, хоть бы и самыя грозныя, конечно, их гораздо волнуют, производят в голове особые спазмы и способствуют разлитию некоторых соков по всему телу. Но здоровое молодое естество, отдав дань всевозможным мечтательностям, побеждает сию напасть, постепенно охлаждаясь. Сердце же старика, как бы покрытое коростою, изнутри хранит в себе жестокий белый пламень. Бойся, юная дева, разбудить в старике любовь. В свое время Хашмирский Соловей, сам Усама Унылопевец, так сказал:
Увы мне! Так было суждено самой судьбою, что я – полюбил. Доселе жил я одной только мудростью, жизненной и из книг. Десятилетия сиживал я в библиотеках и лабораториях. Друзей заменяли мне книги и рукописи, женщин – колбы и реторты. И вот однажды, изучая в городе Бурусе редкую манушкрипту на панагаанском языке, повстречал я самую прекрасную на земле женщину. В сю пору была она небедною куртизанкою, и в доме ея собиралось пестрое общество. Были там статныя дураки-военные, хлыщи из недорослей, никогда не тверезыя литераторы и несколько пожилых чиновников. Позабыв всякий стыд и приличия, все они всякий вечер тащились к Феанире (так звали ея!) домой, где и праздно проводили время. И я, старый дурак, делал так же. А в душе моей плодились всякия страсти и нездоровыя поползновения.
Все прочие гости, да и сама Феанира не догадывались, что я понимаю ничтожность и смехотворность своего положения. Нещадно оные надо мною потешалися – подсовывали в мое кресло колючих лягушек, в табакерку насыпали горчицы, а раз сама Феанира, для потехи, секретно от меня собственной персоной наполнила мой бокал некоей личною влагою. Я же, не подав виду, испил оную за ея здоровье. Все изрядно смеялись. В тот же вечер я написал ей письмо, в котором признался ей в своем чувстве.
«Столь вы мне любы, что не только ваши жидкости, но и твердые субстанты поглощать могу без содроганий. Будьте моею, заради вас я готов на все».
Каково же было мое удивление, когда наутро сама Феанира предо мною предстала.
– Уж коль и впрямь вы такое ко мне приятство испытываете, – рекла она, – то сделайте для меня одну штуку… Обучите меня колдовским образом внешность преображать.
– Ах, что вы! – изумился я. – Сие запрещено! Не можно таковые тайны разоблачать.
– Ну! – рекла Феанира. – Видно, вы – болтун, как и прочие мущины. Только ссаки пить горазды. Зело вы меня разочаровали…
– Ах, постойте же! – вскричал я в отчаянии. – Хорошо. Я решусь на преступление. Но ради каких причин? Какова то есть будет мзда?
– Ежли вы оную мудрость мне преподадите, покажусь я пред вами обнаженною. Нравится вам сия плата?
Здесь ум мой помутился, и впал я как бы в лихорадку прежестокую. Три дни обучал я Феаниру нарочитому заклинанию, а сам между делом закрывал глаза и воображал ея прелести… Наконец ученица моя усвоила урок и легко проделывала над собою любую трансформацыю.
– Нынче вечером будьте у меня, – сказала она. – Посреди приема я, сославшись на нужды, выйду из залы. Вы же через несколько минут также выходите и подымайтесь в бельэтаж. В каковом бельэтаже есть нарочитая комната. Учтите – дверь будет заперта. Но в двери есть скважина – через оную вы меня и узрите совершенно нагою.
Весь я извелся в ожидании щастливой минуты. И вот наконец я стою перед запертою дверью и
