что ей пришлось догонять его бегом.
– Мой ангел? – спросила она, задыхаясь.
Офицер остановился, поглядел на нее сверху вниз, насмешливо кривя губы. Мирра тяжело дышала.
– Пока ты была жива, я тебя не опекал, – сказал ангел прямо. – Первый раз тебя вижу, признаться. А куда ты дела свою душу?
– Она сбежала, – призналась Мирра.
Ангел вытащил из кармана засаленный блокнот, черкнул карандашом и снова сунул блокнот в карман.
– Найдем, – пообещал он. – И не таких отыскивали.
– А почему вы забрали меня? – спросила Мирра. – Может быть, стоило подождать моего ангела?
– А ты уверена, что тебе понравился бы твой ангел?
Мирра подняла брови, подумав о том, что ЭТОТ ангел, ей, во всяком случае, не слишком нравится. Но промолчала.
– Смотри, с пастырем не связывайся, – предупредил ее ангел. – Духовные из Ашшура – они только с толку сбивают. В полемику с небесными силами лезут, дерзят, плодят всевозможные ереси…
– Mein Gott, des Tages rufe ich, doch antwortest du nicht… – услышала Мирра голос пастыря, который вскоре заглушило, как ватой, густыми облаками.
– Принимайте, – сказал Хозяин. – Подобрал на месте аварии.
Мирра остановилась посреди светлой комнаты.
Несколько человек, сидевших на полу, смотрели на нее с интересом. Все они показались ей странно красивыми и спокойными. Умиротворенными. Ни одно из лиц в самолете не имело такого выражения.
Потом женщина с младенцем на руках встала, подошла к Мирре, тронула ее за плечо.
– Как ты умерла? – спросила она дружески.
Мирра покачала головой.
– Не помню, – сказала она.
Они сидели кружком на земле – сухой, серой, сожженной. Трава не росла на ней. Вокруг сидящих людей колебался туман, скрывая гигантский скелет сломанного эскаватора с распахнутой зубастой пастью ковша. Над ними стоял столб света.
Сияние исходило из невидимого источника высоко наверху. Если бы кто-нибудь из сидящих поднял голову, он увидел бы огромную крылатую фигуру, окутанную золотисто-зеленым опереньем сложенных крыл. Ангел стоял, вытянув правую руку высоко над головами сидящих, и свет изливался из его ладони.
Но никому даже на ум не пришло поднять голову.
Они были одеты в светлые одежды, мягче пыли, серебристые, как крылья моли. Суровое, прекрасное лицо ангела склонялось над ними с заботой и грустью, но никто не видел его.
Они разговаривали.
На коленях Пиф лежала черная книга. Обгоревшая мертвая книга, которая не пачкала светлые одежды сажей.
– Она мертва, как и мы, – сказала Пиф и вспомнила о доме, где были собраны мертвые вещи. – Нет, – сказала она, подумав, – мы мертвы как-то иначе, чем другие люди.
– Глупости! – отрезал Голос Комедианта, колыхнув туман.
– Ты хочешь сказать, что, например, Мэтр мертв по-другому?
Пиф кивнула.
– А Пастырь – иначе, чем Мэтр.
– Мэтр ищет Бога. И Пастырь ищет Бога.
– Не хочешь же ты сказать, что они ищут разных богов?
– Возможно.
– Бог один, но они ищут Его по-разному, – сказала Мирра, и все посмотрели на нее.
Из тумана донеслось хриплое механическое пение:
– Карусельщик идет, – сказал Беренгарий и придвинулся ближе к Мирре, освобождая место. – Эй, Карусельщик! Иди, дело есть.
– Чего? – спросил Карусельщик с подозрением, но из тумана все же показался.
А шарманка не унималась, распевая во всю мощь своей механической души:
– Цыц, окаянная! – рявкнул Карусельщик и хватил кулаком по расписному деревянному боку своей подруги.
– Падам, падам, па… – просипела шарманка и замолчала.
Карусельщик пристроился между Пиф и Беренгарием. Пиф передала ему книгу, которую тот недоверчиво принял в руки.
