– Ты убил их? – пролепетал Михля.
– Его. Я все продумал, – сказал Петр Иванович. – Нужен один свидетель. Ты. А этот мчался. Чересчур большая скорость.
– Ты убил человека, – повторил Михля.
В машине застонали.
Петр Иванович уловил этот звук обостренным слухом тролля. Он всунулся в салон и сказал прямо в окровавленное лицо:
– Сволочь. Ты превысил скорость и не пристегнулся. Ты мне должен деньги.
Затем он вытащил раненого человека из иномарки и на руках отнес в больницу Марии Магдалины, находившуюся неподалеку, на Первой линии.
Человек то терял сознание, то возвращался к реальности. Он видел безобразное смуглое лицо и обреченно моргал: этот чертов кавказец непременно желает получить мзду. Но как он оказался перед машиной? И почему он не пострадал? А иномарка – всмятку…
Петр Иванович остался в приемном покое вместе со своей жертвой. Время от времени он поглядывал на добычу и криво ухмылялся. Выждав момент, когда они остались наедине, Петр Иванович сунул бедняге пейджер:
– Компаньоны есть?
Тот моргнул.
– Отправь сообщение. Они должны мне денег. Иначе – всё.
– Что «всё»? – пробормотал бедняга. Ему было очень больно.
– У меня есть свидетель. Ты мне должен деньги.
Страдая от боли и мучительной бессмыслицы происходящего, раненый продиктовал распоряжение выдать предъявителю пейджера сумму в десять миллионов.
– Давно бы так, – сказал Петр Иванович. Он забрал пейджер и ушел из больницы.
С этих десяти миллионов началась жизнь.
Мелких бандитов – поедателей мутированной курятины – в городе водилось много. Петр Иванович выходил на охоту приблизительно раз в неделю. Иногда они с Михлей ездили в Ольгино, а потом и в другие места. Перед вылазкой непременно посещали какой-нибудь музей и несколько раз были в Петергофе. Петергофское шоссе вообще на некоторое время стало у Петра Ивановича любимым. Он называл это место «мои любезные угодья». Музейные экскурсии существенно пополнили его лексикон и представления о прекрасном.
Деньги он не тратил. Только на еду и билеты в музей.
А потом неожиданно купил небольшую квартиру на Большой Посадской.
Михля спросил Петра Ивановича:
– Как тебе удалось не размотать все деньги?
– А ты бы размотал? – удивился Петр Иванович. Некоторые вещи изумляли его до сих пор – так, словно Петр Иванович все еще оставался ребенком и каждый день приносил ему какое-нибудь новое ошеломляющее открытие.
Михля покаянно кивнул:
– Конечно. У меня нет такой силы воли.
– У меня тоже нет силы воли.
– Так как же ты противился соблазнам?
– Не было соблазнов, – махнул рукой Петр Иванович. – Никаких. Я не человек. Я могу ждать. Люди – нет. У людей тяжело со временем. У людей тяжело с деньгами. Трудные отношения. Мучение. Как роман с капризной женщиной. Читал Достоевского? Я тут прочел. Пишет как человек, но все понятно. Ты прочти. Тоже поймешь. А вот у троллей нет романов с капризными женщинами. У троллей нет романов со временем. У нас не бывает секса с деньгами. Никакой романтики, понял? Тогда все получается как надо. Нет секса. Вот и весь секрет. – Он ухмыльнулся, довольный тем, что отыскал, как ему казалось, правильное определение.
Они находились в новой квартире Петра Ивановича и в четыре руки дружно срывали со стен старые обои. На полу росла титаническая гора обрывков. Уму непостижимо, как много ненужного и лишнего обнаруживается в доме, стоит лишь ковырнуть пальцем стену! Постепенно обнажались вперемешку газеты, сообщавшие о визитах товарища Брежнева в Индию; являлись свету разрисованные давно выросшими детьми желтенькие обои шестидесятых, с абстрактными полосочками, имитирующими березку; проступали темно-красные с золотом выпендрежные обои семидесятых – их наклеили после того, как выросшие дети покинули дом и не могли воспрепятствовать «этому ужасу»; возникали уродливые обои восьмидесятых, несущие на себе отпечаток душевного убожества «эпохи застоя»… В девяностые последние жильцы дома налепили на стены что попало, и в этом тоже ощущался определенный стиль: клей был жидкий, обои шли пузырями. От них избавились легко и в первую очередь.
Уничтожив до последнего клочка все следы своих предшественников, Петр Иванович собственноручно наклеил на абсолютно голые стены самым прочным из всех клеев очень дорогие обои. Чудовищно дорогие. Они имитировали те шелка, которыми были затянуты покои изощренных дам восемнадцатого века: нежно- палевые, с китайскими птичками и маленькими розочками.
Затем Петр Иванович заказал картину. У настоящего художника. Это было частью его плана. Картина должна быть подлинной, нарисованной на настоящем холсте настоящими масляными красками.
Для осуществления своей идеи Петр Иванович отправился на Невский, где тучи художников с голодными лицами выкликали клиентов предложением написать портрет.
Петр Иванович обошел их всех и наконец остановился возле тучного человека, чрезвычайно мрачного. Он сидел на складном табурете и с отвращением перерисовывал с фотографии лицо Мерилин Монро. Его пальцы были испачканы углем.
Когда тень Петра Ивановича упала на художника, тот некоторое время не обращал внимания на любопытствующего. Многие подходят и глазеют на чужую работу. Но тень оказалась настойчивой и не уходила. Тогда художник поднял голову и встретился взглядом с блестящими глазками тролля.
– Это копия? – осведомился тролль, указывая на рисунок.
Художник пошевелил измазанными углем пальцами и сказал:
– Да, это копия.
– Ты умеешь делать копии? – продолжил расспросы тролль, теперь уже с нажимом в голосе.
Художник сказал:
– Очевидно.
– Мне не очевидно, – возразил тролль. – У тебя есть Елизавета Петровна?
Художник медленно встал. Он был почти с Петра Ивановича ростом. Его толстое, похожее на подушку лицо затвердело, челюсть угрожающе зашевелилась. Художник осведомился тихим голосом:
– Вы больной?
– Я клиент, – объяснил Петр Иванович важно. – Спасибо, что спросил. Мое здоровье отменно. А твое? Я не люблю больных.
Художник помолчал немного, потом опять уселся на свой складной стульчик, как будто надеясь, что назойливый и странный человек сейчас исчезнет.
– Так есть Елизавета? – повторил Петр Иванович, нависая над ним. – Петровна?
– Царица, что ли? – догадался художник.
– А что, бывает другая? – поразился Петр Иванович.
Художник опять поднял голову и долго-долго рассматривал своего странного собеседника. Что-то в его облике настораживало художника. Какая-то особенная неправильность в пропорциях лица. Такое строение черепа просто невозможно, думал он, у него должны быть лишние лицевые кости, а так не бывает… Но без лишних костей не было бы этих выступающих углами скул. Нечеловеческая физиономия. Но только если анализировать. Если просто смотреть, мельком, – то ничего особенного, просто некрасивый.
– Простите, как вас зовут? – спросил художник.
– Петр Иванович, – с готовностью ответил тролль.
– Так вот, Петр Иванович, если у вас когда-нибудь родится дочь и вы решите дать ей имя Елизавета, то ее будут звать Елизавета Петровна.
