Она же воскликнула:
– Вы, должно быть, сильно страдаете! Почему никто не пришел и не перевязал, как следует, вашу рану?
– Все желают моей смерти, – охотно объяснил эн Бертран. – Вот единственная причина, почему они так поступают со мной.
– Одно лишь несчастье ваше может извинить подобные мысли, – возразила домна Агнес. – Я тотчас же распоряжусь, чтобы сюда прислали лекаря.
– Я и сам хочу умереть, – сказал эн Бертран. – Да простит меня Бог за подобные речи, домна Агнес, но это правда.
А она стояла у дверей, хрупкая и несгибаемая, и он видел, что она опечалена.
И вырвалось у нее поневоле:
– Боже мой, сколько разрушений, сколько крови! Мой прекрасный Аутафорт…
Боль сжала сердце Бертрана.
– МОЙ прекрасный Аутафорт, – повторил он.
С секунду они смотрели друг другу в глаза. Как любили они этот Аутафорт! – так сильно, что никогда не смогли бы его разделить.
– Проклятье, домна Агнес, – вымолвил наконец эн Бертран. – Почему я не женился на вас!
Домна Агнес отвечала ледяным тоном:
– Я пришлю к вам лекаря, эн Бертран. Молитесь и надейтесь. Господь милостив.
И вышла.
Имелся еще один человек, который, не пожелав оставить Бертрана де Борна, настойчиво требовал, чтобы и его также вслед за Бертраном ввергли в узилище. Это был Итье, второй сын эн Бертрана.
В упоении от великой победы владетели лимузенские и перигорские почти не уделили внимания Бертранову оруженосцу. Один арагонский пращник беззлобно ударил Итье по лицу, деловито скрутил ему руки и потащил в лагерь короля Альфонсо.
Вскоре туда привели и эн Бертрана.
Завидев Итье, эн Бертран рассмеялся от радости, ибо беспокоился о сыне и теперь счастлив был узнать, что тот жив и невредим.
А перед Бертраном на зеленой траве в ожидании судилища расселись брат его Константин – торжествующий, и домна Агнес – печальная, и граф Риго – с ухмылкой от уха до уха, и Адемар Лиможский – до глубины души возмущенный поступками эн Бертрана, и Гюи Лиможский – забавляющийся, и король Арагонский Альфонсо…
Едва только завидев Альфонсо, которого эн Бертран справедливо считал предателем и главным виновником своего поражения (ибо тот коварно воспользовался его учтивостью и доверчивостью), эн Бертран заревел, как раненый медведь, опрокинул двух дюжих арагонцев и кинулся на короля с явным намерением впиться тому в горло.
Альфонсо вскочил, опрокинув кувшин с легким кислым вином. Вино залило одежду графа Риго, и тот, в свою очередь, начал изрыгать ужасные богохульства и посягать на короля Альфонсо.
Наконец несколько человек повисли на руках у эн Бертрана – пленник настолько разъярился, что позабыл о раненой правой руке. За волосы оттащили его от короля Альфонсо и силой заставили стоять на месте. Граф же Риго успокоился сам и только тихо ворчал под нос, локтем отирая мокрое место на своей одежде.
И вот стали все эти сеньоры обсуждать, как им поступить с Бертраном де Борном. Ибо – в этом сходились все, даже Гильем де Гурдон – если существуют границы приличия, то эн Бертран зашел далеко за них.
А Бертран слушал, как они, позабыв свои прежние распри, честят его, Бертрана, на чем свет стоит, и сердился.
И что только не вменяли в вину эн Бертрану! И вражду-то он разжигал между сеньорами! (Будто сеньоры – малые дети, и нужно им втолковывать, с кем водиться, а с кем не водиться!) И мятежник-то он опасный! (Будто Адемар Лиможский и сам против старого короля Генриха не бунтовал!) И войной-то на родного брата пойти осмелился! (Насчет того, каков из эн Константина родной брат – лучше молчать…) И наемников-брабантцев на свою землю привел. (Как будто эти брабантцы – не графа Риго наследство!)
И еще эн Бертран нарушил клятву не трогать Аутафорт, сеньору Оливье де ла Туру данную перед отъездом того в Святую Землю…
Этого уже эн Бертран снести не мог. Повиснув на руках арагонцев, державших его мертвой хваткой, закричал эн Бертран пронзительно:
– Я обещал ему не трогать Аутафорта, покуда он жив!
Домна Агнес побелела.
А Бертран надрывался:
– И не смейте трепать имя моего крестного отца, который был мне ближе, чем…
Тут он слишком сильно дернулся, неосмотрительно потревожив раненую руку. И оборвал эн Бертран грозные речи, а вместо того взвыл тихонечко от боли. А домна Агнес сжала губы и отвернулась.
Наконец граф Риго сказал, поднимаясь и хлопая себя по бокам:
– А что тут долго думать! Я и прежде так поступал: как подавлю мятеж, так мятежников на цепь и в
