нее, и от тебя. Как же я могу даже помыслить о том, чтобы навредить вам?
Отшельник пожал плечами.
– По неведению, по неумению… – нехотя пояснил он.
– Ерунда. Совсем маленькое колдовство, неоднократно испытанное на себе и других. Обыкновенные врата. Я называю их «Радуга». Мне не раз случалось открывать их. Не следует опасаться того, что доказало свою безопасность.
Он хмыкнул, потешаясь от души над высокопарностью своих слов.
За поясом у колдуна были чаши. Десять глиняных чаш, вылепленных им за долгие часы бесед с отшельником.
Как только стало ясно, что рука у Мэгана заживает, он воспрял духом и предложил святому Сульпицию открыть врата, если это необходимо для спасения Дианоры. Несмотря на просьбы поторопиться, Мэган не спешил, работал тщательно. Он долго подбирал нужную глину, для чего обошел все окрестности. Затем принялся изготавливать сосуды, делая это неумело, но с великим старанием. Несколько дней десять корявых чаш сохли. По утрам колдун выставлял их на солнышко, а вечером заботливо убирал, оберегая от ночной прохлады. Потом раскрашивал в семь цветов.
Святой Сульпиций, уверенный в том, что ему и без того не замолить своих грехов во веки вечные, решил положиться на добрую волю колдуна и не препятствовал ему творить чары. Морган Мэган даже не подозревал о том, какую страшную борьбу выдержал христианский подвижник с самим собой и своей совестью, когда позволил колдуну делать все, что тот сочтет нужным.
И вот сейчас Морган Мэган вынимал чаши из-за пояса одну за другой и медленным, точным движением руки отправлял их вверх. Они не падали – одна за другой повисали над горизонтом, постепенно складываясь в радугу. Святой Сульпиций, раскрыв рот, следил за магом. А тот больше никого и ничего не замечал. Сосредоточенный, спокойный, он видел только десять чаш, слившихся одна с другой. Разноцветные полосы окрасили синее небо, в котором не было ни облачка. Дуга уперлась в цветущий луг и преградила путь Дианоре.
Девушка остановилась, подняла голову. На мгновение святому Сульпицию страстно захотелось, чтобы она заподозрила неладное и повернула назад, прочь от этих прекрасных ворот в другие миры. Но спустя несколько секунд он увидел, что Дианора подхватила длинное платье обеими руками и медленно пошла навстречу радуге. Высокие травы сплетались вокруг нее, мешали идти – они словно хотели задержать ее. Какое-то время, глядя девушке вслед, отшельник думал, что колдовство не удалось. Но вот Дианора сделала еще шаг – и пропала. Ее больше не было.
«Может быть, она упала? Может быть, ее скрыли травы?» – в смятении подумал отшельник. Но Морган Мэган, прочитавший его мысли, слегка улыбнулся и покачал головой.
– Она ушла, твоя дочь, – сказал он. – Ушла в тот край, где высокие деревья. Там ей будет хорошо. – Его тонкое бледное лицо затуманилось грустью. – Край, где высокие деревья… – повторил он. – Давно я там не был. Там другое время. Там до сих пор жив Древний Народ… ах, как там чудесно… – Он прищурился и протянул руки к небу.
Радуга распалась. В небе вновь стали видны десять чаш, но сейчас они поражали великолепной правильностью формы, как будто их изготовила рука мастера. Тонкостенные сосуды из редчайшего, драгоценнейшего фарфора светились, озаренные солнечным светом. Но они излучали и свой собственный свет. Каждая полоска из семи цветов радуги горела и переливалась, Мэган тихо вздохнул от восторга, а потом развел руки в стороны, и две чаши, самые крайние, влетели в его раскрытые ладони. Святой Сульпиций увидел, что они опять превратились в грубо вылепленные глиняные поделки. Колдун сунул их за пояс и вновь простер руки. Он разбирал радугу так, как древние язычники снимали после священной ночи украшения с дуба, посвященного божеству. И вскоре все десять были за поясом Моргана Мэгана. И все стало на заливном лугу по-прежнему, и только Дианоры не было больше в этом цветущем летнем мире. Отшельник провел рукой по лицу и вдруг с удивлением понял, что оно залито слезами.
Глава четвертая
В конце июня Греттир Датчанин бросил пить. Город Ноттингам остался равнодушен к очередному повороту в судьбе этого молодого человека. Результатом же такого решения стало усугубившееся одиночество юноши. Гай Гисборн напивался без него. Трезвый же Гай околачивался в казармах или отсыпался. Сэр Гарсеран был поглощен предстоящей женитьбой на леди Джен. Леди Марион оставила грешный мир и отправилась в монастырь, к великому огорчению леди Ровэны, которая разом лишилась всех своих подруг.
Греттир слонялся без дела по Ноттингаму и предавался самой изощренной чернухе. Мир казался ему обиталищем враждебных сил, прошлое – насмешкой, будущее – черной дырой, полной ядовитых шипов, настоящее – издевательством. И не было рядом никого, кто объяснил бы ему, что все эти ужасы пройдут вместе с тем мрачным периодом жизни, имя которому – «Пятнадцать лет».
Наконец Греттир сдался, и ноги сами понесли его в сторону «Казней египетских». Однако не успел он переступить порог этого заведения, как его охватило жгучее раскаяние. Словно в отместку за нарушение обета, судьба немедленно столкнула его нос к носу с Гури Длинноволосым.
Валлиец сидел под изображением святого Бернарда, благословляющего крестовое воинство. Он положил ноги на стол и изучающе смотрел на какой-то документ, оттопырив нижнюю губу. Не успел Греттир непроизвольно метнуться к выходу, как зоркие глаза знаменитости уже зацепили его, а кривой рот валлийца расползся в улыбке.
– Мой юный друг! – вскричал Гури, делая ему знак садиться рядом. Греттир тихо застонал, но бежать было поздно. Гури убрал ноги со стола и заботливо дунул на крышку там, где они только что лежали. Ругая себя за податливость, юноша принял приглашение.
– Я бросил пить, сэр, – предупредил он.
Странный взгляд валлийца насторожил его, однако Гури тотчас поспешил заверить:
– Я по утрам тоже не пью, сэр.
Он задрал голову, и пустой по случаю раннего утра трактир огласился его пронзительным воплем, обращенным к слуге:
– Тэм!!!
Не успело отзвенеть последнее эхо, как по лестнице, грохоча деревянными башмаками, сбежало то
