– Но какие же могут быть варианты, если это так?
– Это так, – сказал Синяка, – для всех, кроме меня. Не забывай, Аэйт, кто я такой. Я МОГУ ВСЕ. Вот что самое чудовищное.
– Почему?
Синяка словно не слышал вопроса.
– Да, я могу все, – медленно повторил он. – Я могу вернуть время назад и создать иной вариант прошлого. Люди, которые погибли на той войне, останутся живы. Я могу повернуть вспять этот поток и заставить корабли Завоевателей пройти мимо. Другого спасения для Ахена не существует.
– Что? – вскрикнул Аэйт.
– Завоевания не было, – сказал Синяка. – Корабли ушли в другие миры. Ахен остался вольным городом, и чужие руки не разорили его…
– Так это же… Это прекрасно! – не выдержал Аэйт. Теперь он понимал, почему Синяка сказал, что смерть Вальхейма не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения. Погибшие не погибнут, если прошлое станет другим. Сгусток Зла не повиснет над городом, колокола не упадут с колоколен, и стены будут стоять вечно.
Когда-нибудь Ахен встанет перед Аэйтом в синеватой дымке залива как награда после долгого пути, и ему не будет душно среди белых башен и домов с высокими черепичными крышами…
– Да, – согласился Синяка. – Это прекрасно. Вольный город – без Завоевания, без войны, без разрушений. И без…
Он замолчал. От дурного предчувствия Аэйт сжался.
– Что? Что ты хотел сказать?
Синяка молчал. Огонек свечки затрещал и погас, но почему-то в хибарке не стало темнее.
– Что ты хотел сказать, Синяка? – настойчиво переспросил Аэйт.
– Я хотел сказать, что в этом варианте прошлого не будет меня.
Аэйт застыл с раскрытым ртом. Прошло несколько секунд, прежде чем он сумел выговорить:
– Но почему?
– Потому что отпадет надобность в моем появлении на свет.
Они замолчали. Потом Аэйт тихо спросил:
– Ты уверен?
– Да, – сказал Синяка. – У меня есть еще одно доказательство.
Аэйт похолодел. Он уже понял.
– Торфинн?..
Юноша скорее уловил, чем увидел утвердительный кивок.
– Мы оба должны исчезнуть из миров Элизабет. Торфинна уже нет…
– Значит, это правда…
– Да, Аэйт.
В отчаянии Аэйт поднес к глазам ладонь с черным крестом.
– Лучше бы ее отрубил Алаг…
Синяка провел по его щеке, вытирая слезы, и жесткие мозоли царапнули по ссадинам на разбитом лице Аэйта.
– Не плачь, – мягко сказал он.
На небе над заливом засветилась тонкая фиолетовая полоска. Наступало утро. Точеный профиль Синяки отчетливо вырисовывался теперь на фоне посветлевшего окна. Аэйт увидел, что яркое синее пламя в глазах чародея угасло, и они стали бесцветными.
«В конце концов, между «уже нет» и «никогда не было» разница невелика…»
– Я тебя люблю, Синяка, – сказал Аэйт хрипло. – Свидетель Хорс, я буду тебя помнить.
– Смотри, – сказал Синяка, показывая пальцем в окно.
Сперва Аэйт не понял, на что он показывает, и посмотрел на синякин палец. Поначалу он даже не поверил своим глазам. Палец был белым, почти прозрачным, красноватым на сгибах. Аэйт перевел взгляд на лицо своего друга. Русые волосы, светлее, чем у Вальхейма, падали на бледный, как полотно, лоб.
– Что с тобой? – шепнул Аэйт.
Синяка взглянул на свою руку, заметил белизну кожи и нетерпеливо тряхнул головой.
– Не туда смотришь. Там, за окном…
Аэйт подошел к окну и выглянул.
Первый луч солнца озарил полосатые сине-красно-белые паруса, которые только что показались на горизонте.
