И другие беседы были в том же роде. И тишина нисходила в усталую душу Симона.
Стоит сентябрь, месяц прозрачный, светлый, печальный, когда небеса чуть выше над землей, чем в иное время.
И вот вечером, незадолго до того, как солнцу опуститься и исчезнуть за кронами деревьев, едет Симон по берегу Дромы. Впереди темной громадой замок Крёст, по правую руку роща, по левую река в перламутровом предзакатном мерцании.
Симон едет один, как рыцарь из поэмы, шагом, склонив голову на грудь, доверив дорогу коню. На нем только кольчуга – ни шлема, ни доспеха. За долгие годы свыкся Симон с тяжестью кольчуги. Иной раз и спит в ней, не находя в том ни малейшего неудобства.
Впервые за долгое время в душе его установился мир. И как только стихло кричащее сердце, сразу услышал он неслышный шепот лепестков Вселенной.
Бог говорил к миру.
Симон слушал…
– Мессен!
Из рощи вылетает конник. Несется прямо к Симону и заступает ему дорогу. Уставший конь под верховым ширит горячие ноздри.
Тишина рассыпается горстью медяков. Симон уже с мечом в руке. Насторожен и опасен, ни следа недавней задумчивости. Потому и прожил полвека, что всегда успевал повернуться лицом к своей смерти.
– Мессен!
Симон поворачивает коня так, чтобы солнце не слепило глаза, щурится, разглядывая конника. Тому не больше тридцати, у седла щит и меч в полторы руки, ножны затасканные, кольчуга плохонькая. Всадник покрыт пылью, на рукаве кровь. От усталости еле жив.
И беда его окружает, глядит из расширенных зрачков. Совсем недавно видел этот всадник свою смерть, едва ноги унес.
А всадник говорит почти жалобно:
– Ох, это вы, мессен.
Он вздыхает тяжело, всей грудью, и клонится щекой к лошадиной гриве.
Симон все еще не доверяет ему.
– Кого вы искали?
– Графа Симона, мессен…
– Это я, – говорит Симон. И глаз не сводит: только шевельнись лишний раз! – Назовитесь.
– Анисант из Альби… Я присягал вам вместе с моим сеньором, де Леви, тем, что женат на вашей сестре, мессен.
Симон молчит – ждет.
– Меня прислала дама Алиса. Госпожа Алиса, ваша супруга…
Из-за тяжелого браслета на левой руке достает письмо, запечатанное хорошо знакомой Симону печатью: всадник с трубой у губ, под ногами коня вьется пес.
Симон принимает у Анисанта письмо, мимолетно подносит печать к губам: Алиса.
Анисант с трудом покидает седло. Подходит к реке, долго пьет, зачерпывая воду ладонями, умывает лицо, приглаживает волосы.
Симон спешивается тоже и привязывает обоих коней. Подходит ближе к Анисанту, показывает на его руку:
– Вы ранены.
– Это наименьшая из моих бед.
Письмо Алисы лежит в ладони Симона.
Анисант говорит очень тихо:
– Мессен, я еду к вам от самой Тулузы, останавливаясь только для короткого ночного отдыха.
Запах близкой беды бьет Симону в ноздри. Так явственно, что на миг земля уходит у него из-под ног. Резким движением сжимает письмо в кулаке.
– Что случилось? – кричит Симон. – Что еще случилось?
– Мессен, мне трудно говорить об этом…
Анисант отводит глаза. Тяжелое дыхание Симона обдает его щеку, будто исходит от крупного зверя.
– Что случилось? – повторяет Симон.
И говорит ему посланец Алисы:
– Мессен, вы потеряли Тулузу…
Любимое имя, самочинно слетевшее с губ в разговоре с сестрой, жгло Рожьера огнем – и жарким, и сладким: «Раймон»!
