— Да, я любил тебя.
— Да, я убил его.
А потом Вицерия вдруг перестала кричать и совершенно ровным голосом спросила:
— Кто написал это письмо?
— Я, — выступил вперед Филипп.
Вицерия повернулась к нему:
— Кто ты, плоскоглазый?
— Я Филипп, — сказал Филипп.
— Кто дал тебе право говорить от его имени?
— Король, — ответил Филипп и показал Вицерии туфлю с красным помпоном.
Губы Вицерии утратили четкую форму, задрожали от плача.
— Это совсем детское предание, — прошептала она. — О красном помпоне с королевской туфли… Будто бы он может выполнять желания.
— Не всякие, — вмешалась Агген ревниво. — Только некоторые.
— Не всякие, — со вздохом подтвердила Вицерия. — Это твой помпон?
— Да.
— Так храни же его.
— Хорошо, — послушно кивнула Агген.
Вицерия еще раз оглядела всех троих и попросила:
— Уйдите.
И они ушли.
Возле горы собирались тучи. Ярким золотом был залит только королевский дворец на вершине Альциаты. Солнечные пятна ползали по девятнадцатому и двадцатому виткам. Тьма захватила уже десятый виток, потом перебралась на одиннадцатый, на двенадцатый… В самом низу шел дождь, а на восемнадцатом, где стояли Филипп и Агген, было холодно и стально-серо. Ветер тряс и трепал людей, рвал на них одежду и волосы. Море внизу почернело.
— Здесь красиво, — признался Филипп девочке.
Агген уже переоделась обратно в одежду мальчишки и снова была временным братом Филиппа. Филипп обнял ее одной рукой, прижал к своему боку.
— Ты уйдешь? — спросила Агген.
— Да.
— Ты мог бы на мне жениться, — предложила она деловито. — Тогда тебе не нужно было бы уходить.
— Ты об этом просила красный помпон?
— Нет. — Она покачала головой. — Если бы ты хотел, ты женился бы на мне без всякого помпона. Помнишь про Мабонн и угольщика? Такие желания ничем хорошим не заканчиваются, и золотушные дети — еще, можно сказать, не худший случай.
— Так о чем ты попросишь помпон?
— Про будущие желания никому нельзя рассказывать. Никому, кроме помпона. Всему-то тебя приходится учить, Филипп! Это потому, что ты — бывший мальчик. Мальчики многого не знают из того, что знают девочки.
— Наверное, — согласился Филипп. И обнял ее покрепче.
Дождь постепенно добирался и до восемнадцатого витка. Филипп вытер каплю, попавшую ему на щеку. От щеки она быстро нагрелась и стала теплой, а на вкус — сладкой.
— Мне и хочется уйти отсюда, и не хочется, — задумчиво проговорил Филипп. — Но плоскоглазому на Альциате не место.
Агген вздохнула:
— Мне тоже и охота избавиться от тебя, Филипп, и совершенно неохота. Ты мог бы оставаться моим братом сколько влезет.
— Твоя мама не разрешит, — ответил ей Филипп.
Агген хотела было что-то сказать, но услышала грохот и, оборвав себя на полуслове, повернулась на шум.
— Ой!
Филипп поначалу счел, что это гремит гром. Однако это был вовсе не гром, а телега. Та самая, у которой Альфен подпилил ось. Мастер Фульгозий починил ее и перепродал Вицерии со словами: «Гармония безнадежно нарушена, и для приличных парольдоннеров она все равно теперь не годится. Если можно так выразиться, теперь это дамская тележка, так что забирайте ее за полцены, да глядите же, не рассказывайте маменьке, что Фульгозий-де продал вам телегу, потому что маменька ваша у меня уже побывала, и притом лично, и при сем неоднократно, и строго-настрого запрещала продавать вам телегу. Вы, говорит, то есть малютка Вицерия, страшная сорвиголова и запросто переломаете себе ручки-ножки, а это очень нехорошо для вашего будущего брака. Так что вы уж не выдавайте старика».
На Вицерии было платье парольдоннера. Свои чудные волосы она распустила, обвязав каждую прядку шнуром и прикрепив к ней бубенчик, как это делал Айтьер. Только волосы у Вицерии куда длиннее, чем были у Айтьера. Слуги тащили за ней телегу, но на слуг можно не обращать внимания — они «не считались».
Вицерия подошла к временным братьям и долго смотрела на них. Потом взяла за правую руку Филиппа и за левую — Агген.
— Филипп, — проговорила Вицерия, — хоть ты и плоскоглазый, но король научил тебя говорить за любого из нас. И я могу не скрывать от тебя ничего, потому что ты чужой и уйдешь от нас навсегда, а там, где ты окажешься завтра, никто не будет знать ни меня, ни Айтьера, ни короля, и никому не будет до нас никакого дела, и ты не сможешь воспользоваться тем, что узнал.
— Точно, — кивнул Филипп.
Тогда Вицерия сказала (а ветер дернул ее за волосы и встряхнул бубенцы):
— Как вышло, что ты умер, Айтьер?
— Мы все слишком сильно любили тебя, Вицерия, — ответил Филипп. — И я, и Флодар, мой убийца, и даже Альфен, коварный Альфен, который подпилил ось вот у этой телеги…
— И не было другой причины? — настаивала Вицерия.
— Нет. — Филипп покачал головой. Он опустил веки, чтобы образ Вицерии не отвлекал его, прислушался к себе и снова отыскал в своей душе тихий голос Айтьера: — Голосом молчания говорю тебе: прощай. Прощай, Вицерия, — повторил Филипп и взглянул прямо ей в глаза.
— Ты уходишь? — спросила она. — Прямо сейчас?
— Да, — ответил Филипп. И он не знал, кого она спрашивала — его самого или же Айтьера, но это не имело значения, потому что уходили они оба.
Вицерия встала на телегу и знаком показала, чтобы Филипп с Агген сделали то же самое.
— Мы спустимся с горы, — произнесла Вицерия. — Ни Альфену, ни Флодару, ни даже Айтьеру никогда не удавалось спуститься на телеге с восемнадцатого витка на первый… Но я уже проделывала это раньше. Никто не знал. Девушка не может быть парольдоннером, поэтому никто не видел, как я управляюсь с телегой.
Агген в волнении сжала в кулачке помпон и прошептала что-то совсем неслышное, а Филипп вдруг понял, какое желание она загадала.
— Готовы? — спросила Вицерия.
Она оттолкнулась ногой от дороги, и телега покатилась, постепенно набирая ход. Вицерия ловко, почти незаметно управляла колесами. Гремящая повозка неслась вниз, минуя изгибы дороги, и с каждым мгновением все стремительнее мелькали на обочине дома… Вот пронесся дом Айтьера, еще миг — и мелькнул и остался в невозвратном прошлом и дом самой Вицерии (ее брат Озорио стоял на крыше и следил за тем, как слуги расставляют бочки для дождевой воды), а дальше — дома Флодара, Альфена, Эрифандера, Анхарно, Хименеро…
Пряди волос Вицерии распрямились под ветром, бубенцы тряслись в воздухе, а дождь хлестал по плечам и лицу. Намокшая одежда сделалась тяжелой, облепила тело. Из-под колес телеги вылетала вода.
