делалось. Федор со своим шурином нарочно проводил испытания. Шурин наезжал на Федора “девяткой”. И ничего.
Федор был всегда готов. К любой экстремальной ситуации. Постоянно имел при себе нитку с иголкой, складной нож о семнадцати разных хреновинах, даже маскировочный карандаш — раскрашивать морду в стиле “лесной кот”. Есть разные стили, Федору “лесной кот” нравится. Это очень круто. Сейчас у штатников, у морпехов “лесной кот” это самое то. Во.
Про маскировочный карандаш Сигизмунд случайно узнал. Федор искал носовой платок, ну и выпало…
Подивился Сигизмунд. Тогда тоже, вот как сейчас, на кухне у Сигизмунда сидели, водочку пили. Полюбопытствовал, что еще у Федора в карманах есть. Федор охотно продемонстрировал. Оказалось, что карманов у Федора очень много, а лежат в карманах тех невиданные вещи. Чего там только не было! Там нашлись предметы, способные помочь Федору взметнуться по отвесной стене, переметнуться с крыши на крышу, вскрыть сейф, уцелеть при штормовом пожаре, при ядерном взрыве, при синдроме длительного раздавливания и многое-многое иное…
Усевшись на кухне, Федор первым делом плюхнул на стол пакет с кефиром. Рядом бросил упаковку разрекламированного антипохмельного.
— Зря это взял, — заметил Сигизмунд. — Дрянь. “Алказельцера” что ли не было.
— Э-э, Сигизмунд Борисович, с “Зельцера”-то нестояк приключается. У моего шурина…
Про шурина Федор расказывал много и охотно. По мнению Сигизмунда федоровский шурин был редкостным мудаком.
На самом деле никакого шурина у Федора быть не могло. Потому как шурин — брат жены, а Федор женат никогда не был. “Шурином” Федор именовал одного своего дальнего родственника. Так у них было заведено. В конце концов, какая разница, как называть?
— Кофе сделать? — перебил Сигизмунд Федора.
— Сидите, Борисович, лечитесь. Я сам.
Пожрав антипохмельное, Сигизмунд жадно припал к кефиру. Почувствовал, как приятный холодок расползается по телу. Тошнота отпускает.
В девкиной комнате тахта заскрипела. Потом — поспешный топот по коридору. Девка вломилась в сортир и громко расстроилась желудком.
Готовый к любой экстремальной ситуации Федор всем корпусом развернулся в сторону звука.
— Партнеры вчерашние забыли, — неловко соврал Сигизмунд.
Несколько секунд Федор пристально смотрел на то место, где только что мелькнула девка. Оценивал — насколько опасно поворачиваться спиной.
Федор как будто никогда не уходил с линии фронта. Прямо на линии и жил. На линии ел, на линии спал, там же с ляльками кувыркался, с шурином водку пил, на той же огневой линии, бля, тараканов морил.
Оценил — неопасно. Повернулся.
— Что пили-то? — продолжил он светский разговор.
Сигизмунд дернул лицо в гримасе.
— Не напоминай… В ведре глянь.
Федор не поленился. Глянул. Тоже скорчил гримасу.
— Вы что, Сигизмунд Борисович, охренели — такое жрать… Жизнь-то одна…
— Партнеры притащили, — опять соврал Сигизмунд.
— Дешевка, — уверенно сказал Федор. И упустил кофе.
Из сортира выбралась девка. Протопала назад.
Федор опять выдержал паузу. Что-то в девке его настораживало.
— Ушмыганная, что ли? — спросил он.
— Хрен ее знает, — сказал Сигизмунд.
— Я бы на вашем месте выяснил, — осторожно присоветовал Федор.
— Партнеры забыли, — повторил Сигизмунд. — Пусть они и выясняют. Мне-то что.
— Словят ее у вас с “палевом”, Сигизмунд Борисович. По наводке.
— Ты прямо как моя бабушка, — сказал Сигизмунд. — Та ворами пугает. И пожаром.
— Я вам так скажу, Сигизмунд Борисович, — проговорил Федор, наливая кофе в чашки, — “Ливиз” пейте. Я завсегда “Ливиз” пью. Только смотреть надо, чтоб настоящий был. В России восемьдесят процентов напитков поддельные. По радио говорили. Дурак — он и “Ливизом” траванется… Эх! Надо слить!
С этим словом боец Федор направился в сортир.
До слуха Сигизмунда донеслось, как крученая струя жизнеутверждающе бьет в фаянс. Вот это витальность, бля! Аж мороз по коже.
Из комнаты со стоном вылетела девка. Рванула дверь. Закрыто. Глаза у девки были как у животного, когда оно страдает. Принялась топтаться. То и дело дергала дверь.
Наконец дверь распахнулась, и оттуда неспешно, с достоинством, выступил боец Федор. Оглядел девку. Бросил ей:
— Хай!
Девка безмолвно ломанула к белому брату. Хлопнула дверью. Щелкнула задвижкой. Ну точно, потравилась.
Федор степенно вернулся к разговору.
— И “Киндзмараули” часто подделывают. Тут надо пробку всегда смотреть. У настоящего пробка с узорчиком и с такими дырочками. А поддельный — там как красный чулок натянуто. И без дырочек. Шурина один грузин научил. Этот грузин целый ящик взял… А девка-то обширянная, точно говорю. Глаза у ней белые…
— Она прибалтка, — сказал Сигизмунд. — По-нашему ни бум-бум.
— А, — сказал Федор. — Если прибалтка, то может, и не обширянная. А насчет ни бум-бум — это у них после отделения началось. Вроде болезни. — Он постучал себя пальцем по голове. — Они ее что, из Прибалтики привезли?
Сигизмунд не понял.
— Кто?
— Партнеры.
Сигизмунд, успевший забыть про “партнеров”, едва не спросил тупо у Федора: “какие, мол, еще партнеры”. Вовремя спохватился.
— Ну, — сказал нехотя. — Я не спрашивал. — И зачем-то пустился в подробности: — Они тут конфетами торговать хотят…
Федор сделал озабоченное лицо.
— На растаможке больше потеряем.
Сигизмунд вяло махнул рукой.
— Растаможкой одна лавочка с Охты займется. Мы только сбытом. Сперва конфеты, потом, может, и селедка. Я вот думаю: как, Федор, потянешь ты селедку?
Федор непонимающе посмотрел на Сигизмунда и покивал на чашку:
— Кофе-то пейте. Хороший у вас кофе. Где брали?
— На Сенной.
Федор аккуратно допил кофе. Ополоснул свою чашку и водрузил ее на место.
— Ну, я пошел.
— Меня сегодня не будет, — сказал Сигизмунд.
— Да понял уж. Если что — звоните. Распоряжения будут?
— Так, Федор, — сказал Сигизмунд. — Сейчас дуешь в контору. Светка жаловалась, что замок на входной двери заедает. Вчера еле закрыла.
— Разберемся.
— Разберись. К Светке не приставай.
— А что, жаловалась? — Федор хохотнул.
