— Кот, — упреждающе промолвила Наталья.
— Писаный матрас! — выдал торжествующий Ярополк древнюю детсадовскую шутку.
Сигизмунд подивился живучести и архаичности детского юмора. Он и сам в детском дошкольном учреждении ржал над этим “усатым-полосатым”, а потом стал взрослым и забыл. Блин, сколько теряет, мало общаясь с сыном!..
— Кстати, о скандинавах. И отцах. Знаешь, как по-норвежски будет “отец”?
Наталья не знала и явно не горела желанием узнать. Но Сигизмунд все равно похвалился:
— “Атта”.
— Ну и что этот атта? Много трески привез?
— На бассейн Ярополку хватило, — парировал Сигизмунд.
— У нас вода в бассейне ХЛО-РОВАННАЯ. От нее в глазах кусается, — поведал Ярополк.
Возле “Лесной” попали в пробку. На время бывшие супруги обрели общий язык и дружно принялись бранить городские власти. Дороги дрянь, всюду пробки, город не справляется, ГАИшники только штрафовать умеют и так далее.
— Ужасно, — сказала Наталья. — Меня один ЗНАКОМЫЙ недавно подвозил. Ехали по Желябова. Будто по выселкам каким-то. Из ямы в яму. Еле выбрались. Поверь, мне просто его “ТОЙОТУ” жалко было… Лучше бы я пешком дошла, честное слово.
Хорошо зная привычки бывшей супруги, Сигизмунд никак не отреагировал ни на ЗНАКОМОГО, ни на “ТОЙОТУ”.
— Да уж, — поддакнул он, — на “японках” да по нашим дорогам…
Наталья помолчала. Потом вернулась к скандинавской теме.
— Теперь что, к ним поедешь?
Они, наконец, выбрались из пробки. Как будто дышать стало легче.
— Смотаюсь, — небрежно бросил Сигизмунд. — Поучаствую в лофтензеендском лове трески. А то ты меня и за мужчину-то не считаешь.
— Смотри, за борт не свались… А чего эта истеричка так разорялась, когда я пришла?
Сигизмунд фальшиво хохотнул:
— Да тут дело вышло… Одна, в чужой стране, по-нашему не понимает. Сюда с дядей приехала, а дальше дяде надо было срочно возвращаться… У них, понимаешь, два сейнера, на одном дядя ее ходит. На втором — папаня. С этим вторым сейнером, он у них “Валькирия” называется, какие-то неприятности случились. В общем, папашка ее на два дня задержался… А эта здесь бесится, боится… Думаешь, мне легко было два дня по разговорнику жить? “Где здесь сортир, плииз?”
Наталья вдруг фыркнула:
— Представляешь, я прихожу забрать спортивный костюм, а тут вылазит какая-то белобрысая растрепа и давай вопить. На каком-то китовом диалекте… Бедная девочка, одна в чужой стране, среди наших-то бизнесменов, они же даже руки даме подать не могут толком, сморкаются пальцами — аристократия духа, новые русские, гарварды закончили, “фрак и престижный офис напрокат”… А ты с ней уже?..
— Ты норвежцев не знаешь. У меня с ее отцом серьезный бизнес. Может, это мой последний шанс выплыть.
— В этом… как его… остзеендском лове селедки, — беззлобно съязвила Наталья. — А она что, девственница?
— Мне почем знать? Я ее, извини, не проверял.
— Точно девственница. У нее на морде написано. Вот такими буквами. Так орать только девственницы умеют. От нерастраченной любви.
— Любовь — это неприличный голый секс, — высказался Ярополк.
Сигизимунд подавился хохотом, а Наталья онемела. Сигизмунд спросил:
— Это ты его научила?
— Меня жизнь научила, — с важным видом отозвался Ярополк.
— Отвратительный сад, — сказала Наталья, наклоняясь вперед, к Сигизмунду. — Воспиталка, по- моему, попивает. И контингент ужасный. Слова всякие неприличные…
— Меня тоже невинности в шесть лет лишили, — сказал Сигизмунд. — На даче, в Лужском районе. Старшие ребята собрали нас в сарае и обучили мату.
— С тех пор ты недалеко продвинулся, — заметила Наталья. — Сигизмунд, я хочу Ярика в другой садик перевести. В частный.
— Почем?
— Там английский для детей, знаешь, через игровую деятельность и всякие поделки… И ритмика с хорошим специалистом для пластического развития.
— Почем, я спрашиваю?
— Триста сорок.
— Наталья. Давай-ка лучше пользоваться социальными благами… Ты у нас мать-одиночка со льготами…
— Я — мать-одиночка?! Да ты знаешь, что если бы мы в свое время не расписались, то я платила бы половину за детский садик, а так с меня дерут по полной стоимости…
— Почему? — поразился Сигизмунд.
— По кочану! Ребенок рожден в законном браке — и все! Если бы мы не развелись, а просто ты бы гробанулся где-нибудь, я бы ни гроша льгот от этого государства не видела. Не надо было нам расписываться… Все из-за тебя. Заладил, как красна девица: “Всё только после свадьбы”. Вот и получили по полной схеме… после свадьбы…
— И что из всего этого следует?
— На сейнере за поручни держись покрепче. И пиво с тестюшкой попивай только на берегу.
— Он мне не тестюшка. У него дочка через месяц замуж выходит.
Наталья одарила Сигизмунда пронзительным взором через зеркальце.
— Да?
Сигизмунд видел, что она не верит ни единому слову.
— Да, — твердо кивнул он. — Они мне фотографию показывали.
— И как женишок?
— Рыжий, красномордый, ну — норвежец. Олав.
— Небось, селедкой пропах.
— Нет, он юрист. По строительству. В Осло живет.
Неведомым образом “юрист” Наталью убедил. Она перестала сверлить Сигизмунда ехидным взглядом.
— А отца-то как зовут?
— Хальвдан, — не подумав, брякнул Сигизмунд. — Трюггвассон.
— А мне ПРИЛИВКУ сделали, — снова ожил Ярополк.
— Что сделали?
— ПРИЛИВКУ. От всех болезней. Под язычок сладенькое, как конфеточку. Но мы все равно боялись.
— Чего боялись-то?
— Уколов.
— Так вам же не делали уколов.
— А мы боялись…
— Ярополк, ты хочешь поскорей приехать к бабушке? — спросила Наталья. За окном уже мелькали “корабли” — дружная семья подъезжала к проспекту Луначарского.
Сигизмунд увидел табличку “ул.ВАВИЛОВА” и вздрогнул. Померещился Вавила. Подумалось мельком о Лантхильде — как она там одна. Опять оставил ее на целый день.
— Я хочу к бабушке, — заявил Ярополк.
— Почему?
— Ну, там подарки. И кошка.
