было! Это были другие времена, и незачем вспоминать», — заключил человек в мантии, упустив из виду, что он только что спрашивал о них. Он захлопнул папку, склонил блестящий череп направо и налево: будут ли вопросы к подсудимому?
«У меня вопрос, — сказала чёрная маска, крайняя слева. — Как по-вашему, что самое главное в жизни?»
Писатель развёл руками. Надо бы ответить, подумал он, любовь к родине.
«Литература, — сказал он и тут же пожалел, вспомнив, что всё, что не разрешено, запрещено. — То есть… я хочу сказать… — он запнулся. — А вы как думаете?»
«Вопросы задаём мы, — сказал председатель. — В виде исключения я отвечу. Самое главное — это любовь».
«К родине», — добавил писатель.
«Оставим политику. Просто любовь. Не правда ли?»
Маски дружно закивали.
«Прошу», — наклонил голову председатель.
Чёрная маска заговорила:
«С вашего позволения, я начну с мелкого, но, на мой взгляд, характерного факта. Всякий раз, когда он бывал у меня, а это происходило каждый день, он залезал с ногами на диван. Мне надоело напоминать ему, что я на этом диване сплю… Это первое. Во-вторых, когда я ему что-нибудь рассказывала, он смеялся надо мной. Например, был случай, когда мне нанёс визит мой дальний родственник, Козлов. Это была купеческая семья, с которыми породнились Тарнкаппе. Между прочим, название переулка…»
«Ясно. Но суд рассматривает вопрос о любви».
«Вот именно! Речь идёт о любви… Когда я ему рассказала об этом визите, он заявил… — маска всхлипнула, — заявил, что всё это мне приснилось!»
«Успокойтесь, — мягко сказал председатель. — Мы вас слушаем».
«Я его любила. Как сына, как внука… И вот такой ответ. Я вам скажу, в чём дело… — Шёпотом: — Вы не поверите. Он любил другую женщину».
«Кого же?»
«Девушку в бокале шампанского. У меня была картина одного немецкого художника…»
Голый череп председателя повернулся к секретарю:
«Надо эту девушку вызвать».
Секретарь, вполголоса:
«К сожалению, невозможно. Это картина».
«Так, — сказал председатель. — Свидетельница показывает, что у вас была связь с нарисованной женщиной. Что вы на это скажете?»
Что можно было на это ответить? Сумасшедшая.
«Я бы всё-таки хотел, — сказал писатель, — чтобы всё было по закону. Почему мне не выделили защитника?»
«Ваша просьба отклонена. Адвокату здесь нечего делать. Ведь приговор, — добавил, улыбнувшись, председатель, — по существу уже вынесен».
«Как это, вынесен. Зачем же тогда вся эта канитель?»
«Бестактный вопрос. Я бы сказал, оскорбительный для суда. — Человек в судейской мантии молча, подняв брови, смотрел на подсудимого. — Не ожидал от вас, — сказал он. — Чтоб это было в последний раз!»
Он обратил взор на другой конец стола. Красная маска заволновалась, послышался хриплый прокуренный голос.
«Чистая фантазия. А если начистоту, я эту ведьму знаю. Картина такая, действительно, была. Порнографическая картинка, прямо скажем. Но дело-то в том, что…»
«Что вы можете сказать о подсудимом?»
«Я его любила, а он оказался неблагодарной свиньёй».
«Так я и знал, — пробормотал писатель. — Никто тут не скажет обо мне доброго слова… вы специально их подобрали».
«Попрошу не перебивать свидетельницу».
«Я его приютила, хотя это было опасно. Люди-то, сами знаете, какие, я имею в виду соседей. Нагрянет милиция, и что я скажу?»
«Ты же говорила, — не выдержал писатель, — что начальник милиции тебя знает. Это я тебя предупреждал, а ты только смеялась… Она не меня любила, а мой… пардон… — Писатель похлопал себя внизу. — Она приучила меня к наркотикам… А потом бросила!»
«Я? бросила?!.. А ты забыл, что было с Алексей Фомичом?»
«Кто такой Алексей Фомич?»
«Это её содержатель. Комсомольский руководитель высокого ранга».
«Фамилия? Надо вызвать его», — сказал, отнесясь к секретарю, председатель.
«Поздно! Нет моего дорогого Алексея Фомича. Это он его убил! Убил, а сам смылся. Мне пришлось отвечать…»
«Да как ты смеешь!..»
«Предупреждаю, если вы ещё раз позволите себе перебивать…»
«Что? что вы можете со мной сделать? — плача, выкрикнул писатель. — Со мной уже всё сделали… Проклятая жизнь, — бормотал он. — Проклятая страна…»
«Если вы ещё раз… Вы будете выведены из зала».
«Х-ха. Сделайте милость!»
«Заседание продолжается, — выдержав паузу, величественно сказал председатель. Писателю: — А вам советую выбирать выражения. Проклятая страна… как это у вас язык повернулся сказать такое!»
Последние лучи солнца блестели на его черепе. Он обратился к зелёной маске:
«Ваша очередь».
Маска молчала.
«У вас есть претензии к… этому господину?»
Она кивнула.
«Пожалуйста».
«Я женщина. Баба, по-простому говоря».
«Так. И… и что же?»
«Ничего», — сказала зелёная маска.
«Мы вас слушаем, — мягко сказал председатель. — Вы хотели что-то сказать суду. Что вы хотели сказать?»
«А то, что не каждому такая баба достанется».
«Вы хотите сказать — такая, как вы? Он вас не оценил?»
«Он ходил в деревню. Ко мне ходил, ночью».
«Как, будучи заключённым?»
«Он был бесконвойный. Ну и пользовался, что никто не видел».
«Следовательно, ещё одно грубое нарушение закона. Внесите, — сказал председатель секретарю, — соответствующее дополнение в обвинительное заключение… Продолжайте, мы вас слушаем».
«Да я не о том. Вот он, значит, ходил ко мне в деревню».
«Как называется ваша деревня?»
«Кукуй».
«Красивое название, — сказал председатель. — Далеко?»
«Что далеко?»
«Далеко ли он ходил к вам?»
«Недалече. Вёрст восемь будет. А ночи были чудные, звёзды, словно брильянты, глаз не оторвёшь!»
«Вы очень поэтически выражаетесь… Если я вас правильно понял, вы чувствуете себя оскорблённой. Чем он вас обидел?»
