«Дина! — взмолился я, — мы же договорились…»
Я верю в зловещую силу слов. Если бы удалось заставить её перейти на «ты», наши трудности отпали бы сами собой. Проклятое «вы» было как бруствер, за которым она укрывалась. Как лежавший между Тристаном и Изольдой меч.
«Самое главное, — мямлил я, — к блинам полагается… Блины, если хочешь знать, запивают не вином, а водкой. Ледяной!»
«Бр-р», — сказала она.
Нам действительно было холодно, мы лежали под одеялом, и я гладил её натруженную протезом кожу. Круглый обрубок, всё что осталось. Ампутация в верхней трети бедра. В конце концов я был когда-то медицинским студентом. Но так же, как она не помнила детство, так и я не мог представить себе Дину ребёнком, я гнал от себя прочь видение искалеченной, лиловой, с признаками гангрены, детской ноги, торчавшей из эмалированного ведра в комьях полузасохших, бурых от крови бинтов, где-то там, в южном славянском городе, в операционной комнате, среди воя сирен. Мне казалось, что и тогда Дина была чернобровой и юной, была той, что стояла под зонтиком в овальной рамке.
«Незачем», — сказала она, когда я попробовал повернуться к ней лицом. Мне хотелось сказать ей нечто важное. Что не зря мы нашли друг друга в этом городе. И что при всей разнице возраста, вкусов, происхождения мы были парой. Если уж на то пошло, то и я был в некотором роде инвалидом — духовным калекой. Этот вечер должен подвести черту в наших отношениях. Она должна решить, вернее, решиться. Всё это я собирался ей изложить по возможности спокойно и рассудительно, но лицо её, губы, углы рта приняли знакомое мне холодно-отчуждённое выражение. Я пробормотал:
«У тебя кто-то есть. Скажи прямо».
Никакого ответа, и всё та же брезгливо-безразличная мина.
«Ты хочешь сказать, что я для тебя слишком стар».
«Эту тему мы уже обсуждали. Лучше взгляните, — добавила она, — сколько сейчас времени».
«Не всё ли равно? Дина!»
Она молчала.
«Скажи мне. Почему ты упрямишься?»
«Прекратите! Я сейчас встану и уйду. — Это было сказано, когда моя ладонь, прокравшись под то, что ещё было на ней, опустилась на шелковистый холмик. — И наш замечательный вечер будет испорчен».
Она переложила в сторону мою руку, точно посторонний предмет.
«Дина, это жестоко. Тебе нравится меня мучать?»
«Никто вас мучать не собирается… Да, вот именно: вы стары и безобразны. Что вы вообразили? Вы, кажется, забыли, что я вам ничем не обязана. Знаете что: одевайтесь. Я устала».
«Дина, послушай. Мы должны решить… Тебе надо переселиться».
«Куда это?» — спросила она брезгливо.
«Ко мне, куда же ещё».
«Мне и здесь хорошо».
«По крайней мере, не будем карабкаться на шестой этаж».
«Вас никто не заставляет!»
Мы лежали рядом, время было заполночь. Событие уже произошло, ребёнок родился. Он лежал на соломе, и солдаты Ирода уже рыскали по окрестным сёлам. Диковинные пришельцы, чужестранцы в роскошных пёстрых одеждах, с подарками, на верблюдах, спрашивали у встречных на ломаном арамейском наречии, как проехать к Вифлеему, и люди праздновали это событие, праздновали своё собственное детство; а мы, никому и ничему не принадлежавшие, — мы лежали и ссорились.
«Переселиться, — буркнула она, — легко сказать. Это значит жить вместе».
«Да. Жить вместе. — Я добавил: — Это будет разумней во всех отношениях».
«Кроме одного».
«Интересно, какого же?»
«Жить вместе — это значит, что вы на мне женитесь, а я выхожу за вас замуж. Или я слишком самонадеянна?»
«Дина, — сказал я с упрёком. — Конечно. Конечно! Как только ты скажешь, мы идём в мэрию». Я снова повернулся к ней, она оттолкнула меня, сердясь и бормоча: «Ну что это… перестаньте». Мы лежали рядом, моя ладонь покоилась на её животе поверх халата.
«Но это не обязательно».
«Что не обязательно?»
«Не обязательно итти в мэрию».
«Это от тебя зависит, Дина, как ты захочешь; хочешь, зарегистрируемся. Не хочешь, пожалуйста…»
«И венчаться в церкви?»
«Можно и в церкви».
«В православной? Или…?»
«Это не так важно».
«Главное — поселиться вместе, да?»
«Да».
«Вместе жить».
«Да. Вместе».
«Будем последовательны, — сказала она. — Вместе жить, это значит спать в одной кровати. Или как вы это себе представляете?»
«Да».
«Вот так, как сейчас».
«Да… то есть нет».
«Вы хотите сказать, что…?»
«Ты находишь в этом что-то оскорбительное?»
«Не перебивайте меня. Конечно, ничего оскорбительного тут нет. Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей. Это невозможно».
«Почему?» — спросил я тупо.
«Потому что невозможно».
«Но всё-таки».
«Потому что это значит, что каждую ночь мы будем вместе. И каждую ночь это должно будет происходить, или не каждую, но это не важно… У вас, конечно, были женщины?»
«Дина, к чему этот разговор…»
«Пожалуйста. Прошу вас. Как это происходило?»
«Да никак».
«Но всё-таки».
Я гладил её живот. Я проник под халат.
«У тебя слишком тугая резинка. Это вредно…»
«Вы не ответили».
«Что ты хочешь узнать?»
«Как это происходило».
«Как… Обыкновенно».
«Ага. Значит, это для вас обыкновенное дело».
«Ты прекрасно знаешь, что нет».
Разговор иссяк. Мы лежали рядом.
«Сволочи».
«Что?» — спросила она.
«Это я так… Почему же всё-таки мы не можем… вместе?»
«Почему, почему. Неужели я должна объяснять?»
«Что за чушь, Дина, ты нормальная здоровая женщина. У тебя будут дети».
«Вот этого, — она усмехнулась, — мне как раз и не хватало».
