По крайней мере, она была жива. Ее глаза были широко раскрыты, но, поскольку он видел их перевернутыми, трудно было понять их выражение. Декер заметил, что она была обнаженной, если не считать трусиков-бикини и серых полотняных туфель на резиновой подошве фирмы «Рибок». Ее рот был запечатан. Скинк несколько раз обвязал кусок клейкой ленты вокруг головы Лэни, плотно прижав и склеив ее кудрявые темные волосы. Декер решил оставить клейкую ленту напоследок.
– Не двигайся, – сказал Декер, как если бы она собиралась выйти за сигаретами. Из своего мешка с камерой Декер выудил карманный нож. Он встал на колени рядом с Лэни и начал перепиливать крепкие путы.
Скинк обернул ее примерно четыреста раз, крутил ее, как катушку, и для того, чтобы ее освободить, по-видимому, потребовалось бы не менее тридцати минут. Особенно осторожно он действовал, снимая клейкую ленту с ее рта.
– Боже, – задыхалась она, разглядывая багровые борозды на своем теле. Декер помог ей добраться до постели и передал блузу из ее сумки.
– Знаешь, – сказала Лэни, спокойная, как всегда. – Этот твой друг совсем свихнулся!
– Что он тебе сделал?
– То, что ты видел.
– И больше ничего?
– А этого не достаточно? – сказала Лэни. – Он перевязал меня, как рождественскую индейку. Самое мрачное было то, что он не произнес ни слова.
Декер почти не решался спросить:
– Почему он снял с тебя одежду?
Лэни покачала головой:
– Он этого не делал, это я. Думала сделать тебе сюрприз, когда ты вернешься. Я была почти голой, когда вломился этот верзила.
– Мы с ним живем в одной комнате, – сказал Декер смущенно.
– Мило.
– Он спит на полу.
– Тебе повезло.
Декер спросил:
– Он не казался разгневанным?
– Да не особенно. Я думаю, раздосадованным. Он связал меня, схватил свое оборудование и отбыл. Посмотри на меня, Декер, посмотри, что он сделал! У меня полосы на сиськах везде.
– Это пройдет, – сказал Декер, – как только восстановится кровообращение.
– Эта леска впилась в тыльную часть моих ног, – сказала Лэни, рассматривая себя в зеркало.
– Мне жаль, – сказал Декер. На него произвело впечатление, что Лэни восприняла это так спокойно. – Он не сказал, куда отправляется?
– Говорю тебе, он не произнес ни одного, черт его возьми, слова. Только все напевал и напевал эту песенку.
Декер уже перешел грань, когда удивляются.
– Песенку? – повторил он. – Скинк пел?
– Да. «Рыцари в белом атласе».
– Ах, «Муди Блюз». Этот человек – дитя шестидесятых.
– Он не слишком преуспел в этой манере пения, – проворчала Лэни.
– Поскольку он не нанес тебе ущерба...
Она метнула на него взгляд.
– Я хочу сказать, кроме того, что он тебя связал, – сказал Декер.
– Он не пытался меня освежевать, нет, – сказала Лэни, – и не вставлял электроды мне в глаза, если это то, на что ты намекаешь. Но все же он совершенно безумен.
– Я понимаю это.
– Знаешь, я могла бы вызвать полицейских.
– Зачем? Он давно ушел.
«Не так уж давно, – подумала Лэни. – Может быть, пятнадцать минут.»
– Не возражаешь, если я приму душ?
– Давай! – Декер тяжело опустился на кровать и закрыл глаза. Скоро он услышал, как бежит вода в ванной. Ему захотелось, чтобы это был дождь.
Лэни вышла, все еще мокрая, с нее стекала вода. Но пурпурные следы от лески побледнели.
– Ну вот и мы, – сказала она, слишком бодро. – Еще одна ночь, еще один мотель. Декер, мы в дерьме.
