неприятности.
– К черту, – сказал Гарсия наконец. – Пошли выпьем кофе, а потом вернемся.
– Он вернется, – сказал Декер, когда услышал, как отъезжают полицейские машины.
Скинк отпустил его шею. Они все еще находились в темной комнате, где светящийся костюм Скинка, омываемый красным светом лампочки, казался почти белым. Скинк выглядел более осунувшимся и помятым, чем прежде: веточки и остатки листьев, как конфетти, свисали из его длинной седой косицы. Его волосы клоками торчали из-под купальной шапочки.
– Где ты был? – спросил Декер. Его шея мучительно болела: было такое ощущение, будто кто-то огрел его рельсом по позвоночнику.
– Девица, – сказал Скинк. – Мне следовало бы предвидеть.
– Лэни?
– Я вернулся в комнату, и она была там, полуголая. Она сказала, что ты просил ее прилететь...
– Ничего подобного.
– Я так и понял, – сказал Скинк. – Вот почему я ее связал, чтобы ты мог сам решить, что делать. Я так понимаю, что ты ее развязал.
– Да.
– И переспал с ней?
Декер нахмурился.
– Я так и думал, – сказал Скинк. – Из-за этого у нас черт знает какие неприятности.
– Послушай, капитан, этот полицейский мой друг.
– Который? – Черным пальцем Скинк с отсутствующим видом почесывал свою кустистую бровь.
– Кубинский детектив. Его зовут Гарсия.
– Ну и?
– Ну и он хороший человек, – сказал Декер. – Он постарается дать нам передышку.
– Нам?
– Да. От этих людей из Нового Орлеана. Эл мог бы это облегчить для нас.
Скинк некоторое время изучал лицо Декера, а потом сказал:
– Кажется, я сжал тебя слишком сильно.
Они пошли к Денни на бульвар Бискейн, куда Скинк вписывался очень хорошо, потому что мало отличался от его клиентов. Он заказал шесть сырых яиц и связку свиных сосисок. Шея Декера все еще отказывалась сгибаться, и он страдал от жесточайшей головной боли, какой у него не было никогда в жизни.
– Ты мог бы просто похлопать меня по плечу, – пожаловался он.
– Не было времени на эти нежности, – сказал Скинк без малейших следов раскаяния. – Я это сделал для твоей пользы.
– Кстати, как ты попал внутрь?
– Протиснулся через заднюю дверь. Еще бы две минуты и твой сердечный друг Гарсия увез бы тебя в браслетах. Съешь чего-нибудь, а? Нам предстоит долгий путь.
Декер не собирался отправляться в долгий путь со Скинком, ему не хотелось быть арестованным за соучастие в убийстве. Он решил не выдавать Скинка полиции, но тот должен был сам выпутываться из этой истории: их партнерству пришел конец.
Скинк сказал:
– Твои соседи поднимут черт знает какой шум из-за мертвых собак.
– О?
– Ничего не мог поделать, – сказал Скинк, с чавканьем слизывая капли желтка со своих усов. – Это была самозащита.
– Ты убил бульдогов?
– Не всех. Только тех, которые набросились на меня.
Прежде, чем Декер успел задать вопрос, Скинк сказал:
– Ножом. Никто ничего не видел.
– Боже.
В черепной коробке Декера звенели все колокола Собора Парижской Богоматери. Он заметил, что его пальцы дрожат, когда попытался намазать маслом бисквит. В его сознании забрезжило, что его психика не в порядке и что следовало бы обратиться к врачу.
Но прежде чем расстаться со Скинком, он хотел узнать о Дики Локхарте. Он хотел услышать версию Скинка на случай, если правда так никогда и не будет раскрыта.
– Когда ты ушел из мотеля в Хэммонде? – начал Декер. – Куда ты затем отправился?
– Назад, на озеро. Одолжил лодку и нашел рыбные ловушки Дики.
