понять, что это еще не предел. А потом редактор раздела Смертей неожиданно преставился от сердечного приступа. Это произошло, когда он говорил по телефону с разгневанным владельцем похоронной конторы – тот жаловался на некорректный заголовок статьи о бывшей певице из службы по организации досуга военных («Мэйбл Гертц, 77 лет, осчастливила многих солдат»). Редактор опустился на стул и тихо скончался; телефонная трубка так и осталась зажатой между его ухом и плечом. Никто не обратил внимания, пока сдачу материала в набор не просрочили на час.
На следующее утро Эмму призвал к себе редактор Городских Новостей и сообщил, что она как младший сотрудник редакции была избрана, дабы «заместить» редактора раздела Смертей. А благодаря уходу из газеты нескольких штатных работников, она уже занималась «Садоводством» и «Страничкой автолюбителя». Я уверен, что юная Эмма искренне поверила редактору Городских Новостей, когда он сказал, что это ее «счастливая возможность». И поверила, что это лишь временное назначение и скоро ее вернут в редакцию новостей, где она будет редактировать серьезные статьи. Время шло, но Эмма не возмущалась, потому что она работяга, а не саботажник. Хотя в последнее время она очень изменилась, и отчасти, надеюсь, благодаря мне.
– Аксакал не хотел платить за твой билет на самолет, – говорит она, – но я его убедила.
Я впечатлен: Аксакал – крепкий орешек.
Эмма продолжает:
– Я напомнила ему, что случилось на прощальной вечеринке Робби, когда Аксакал напился и затащил меня в подсобку.
Робби Микелсон писал об окружающей среде. Он ушел из газеты, после того как было решено, что окружающей среде больше ничто не угрожает, и его должность сократили.
– В подсобку? Как все запущено, – комментирую я.
– Я заехала ему по яйцам бутылкой с «Жидким сантехником». Он очень сожалел о содеянном.
– Явный прогресс в отношениях с руководством.
Подумать только, мы завтракаем в блинной «Айхоп». Созерцание того, как Эмма отправляет в рот стопку оладий, очаровывает меня до невозможности. Правду сказать, все, что она делает, решительно прекрасно. Например, как она складывает салфетку, чтобы вытереть кленовый сироп с губ…
– Джек, соберись, – говорит она.
Но слишком поздно – я уже сижу в бочке, и эта бочка летит с водопада. Господи, помоги мне, я втюрился в своего редактора – в женщину, которую я поклялся перехитрить, деморализовать и выгнать из журналистики. Моя миссия полностью провалилась из-за неприкрытой похоти, и я абсолютно счастлив.
– Это все твоя статья, Джек.
– Что – статья?
– Ты сходишь с ума из-за этой истории, – поясняет она.
– Да, схожу. И не только из-за нее. Если даже у меня ни черта не выйдет, я все равно…
– Не говори так. Это отличный материал.
– Эмма, как по-твоему, что происходит?
В задумчивости она постукивает вилкой по пустой тарелке.
– Как бы мне хотелось не быть твоей начальницей, – наконец говорит она.
– А мне бы хотелось, чтобы ты не уходила от ответа.
– Тут нет никакой тайны, Джек. Я просто не знаю, что делать.
– Тогда оцени мой скромный план: мы будем видеться так часто, как только возможно, и самозабвенно трахаться по крайней мере один раз за ночь.
Эмма недовольно стонет:
– Похоже, ты много думал над этим вопросом.
– Можешь назвать меня неизлечимым романтиком.
– Постарайся быть серьезным хотя бы одну минуту.
– Серьезно? Давай слетаем в Париж? – предлагаю я.
Она улыбается – хороший признак, – но затем говорит:
– Джек, тебе было двадцать лет, когда я родилась.
– Девятнадцать, – возражаю я. – Что ты хочешь этим сказать? И куда это ты собираешься?
– На работу. – Она обходит столик и целует меня в макушку одним из тех милых платонических чмоков, от которых задумываешься, а не бросили ли тебя только что.
– Как ты можешь оставить меня здесь одного?
– Доедай свою булочку, дружок, – велит Эмма. – Тебе понадобятся силы. – Затем она дважды озорно мне подмигивает, и у меня крышу сносит. Жизнь отличная штука. На данный момент.
Из блинной я еду прямо в окружной морг. Не могу сказать, что обстановка так уж сильно отличается. Не успев войти в офис Пита, я натыкаюсь на Карен, которая мужественно заводит со мной разговор ни о чем. Отсутствие притяжения между нами так давит, что трудно поверить, будто мы когда-то были любовниками, тем более страстными. Просто удивительно, что два равнодушных друг к другу человека могут вытворять в постели, если правильно настроятся. Оказывается, что и я, и Карен сейчас живем хорошо, очень заняты работой, ждем не дождемся, когда спадет жара, и т. д. и т. п. Мы надоедаем друг другу почти до тошноты, но тут я замечаю Пита в конце коридора, неловко извиняюсь и откланиваюсь. Пит ведет меня в свою лабораторию и закрывает дверь.
