несомненно, обворожительна, если только вам, как мне в тот момент, не приспичило послушать «Блюз вентилятора».[92]
Наверное, нет смысла говорить, что выдающегося секса у нас в тот раз не получилось. Я отлично помню, как Карен вяло ерзала на мне под какую-то любовную балладу, в то время как я, снизу, отчаянно тосковал по бэкбиту. Ее симуляция оргазма оказалась настолько неубедительной, что я принял хилое содрогание за запоздалую реакцию желудка на устрицы в кляре, которые были безбожно пересолены. Таков вышел удручающий финал наших отношений, и на некоторое время я задвинул похоть в дальний угол.
А теперь ко мне едет Эмма, и я в спешке просматриваю свои диски, чтобы найти запись, которая понравится нам обоим, – так, на всякий случай. Фотография Анны больше не висит на холодильнике – надо полагать, я сам ее оттуда снял, не желая, чтобы Эмма подумала, будто я страдаю от неразделенной любви.
Едва я успеваю открыть дверь, она спрашивает:
– Эван звонил?
– С ним все в порядке, Эмма. Он цел и невредим.
Она порывисто заключает меня в объятия. Можно подумать, Эвана обнаружили живым после сорока ночей в гималайских льдах. Я мог бы и приревновать, но прекрасно понимаю, отчего Эмме так сильно полегчало: для амбициозного редактора среднего звена хуже убитого на задании журналиста лишь убитый на задании стажер.
– Мне хочется это отпраздновать, – говорит Эмма. На ней светлый хлопковый сарафан и сандалии. Сегодня ногти на ее ногах канареечно-желтые – тут уж любой бы внимание обратил.
– Тебе нравится «Ю-Ту»? – Я держу в руке диск.
– Знаешь, что мне действительно хочется послушать? Твоего Джимми Стому, – отвечает она. – Я просто умираю от желания узнать, что он там творил перед смертью.
Я показываю ей диски от Умного Малого Домми:
– Здесь примерно часов на двадцать. Я только начал.
– Ничего, – говорит Эмма. – У нас вся ночь впереди. – Она игриво улыбается и что-то достает из сумочки. Мое старое иссушенное сердце наполняется надеждой.
У нее в руках зубная щетка.
21
Хочу сказать пару слов про первый раз.
Я никогда не мог понять, что означают произнесенные в такой момент слова и можно ли им верить. Эмма отказывается давать намеки. Сам я шепчу тревожные нежности, в том числе один раз ловлю себя на неожиданном упоминании любви (это когда я целовал ее сосок!). Я ненасытен и жалок – конченый человек!
Эмма же остается спокойной и рассудительной, как колибри. В душе я утыкаюсь носом в ее намыленную мочку и спрашиваю:
– А это отразится на моей ежегодной аттестации?
– Цыц! Дай-ка мне бальзам для волос.
Позже мы стаскиваем одеяла и подушки с кровати и уютно устраиваемся в гостиной под звуки музыкальных головоломок с неизданного альбома Джимми Стомы. Через десять минут Эмма засыпает, а я медленно погружаюсь в двухголосый бэк-вокал песни под названием «Сделка», где говорится то ли о супружеской измене, то ли об отказе от метадона – по припеву судить трудно.
Вскоре я проваливаюсь в знакомый сон с Дженет Траш в главной роли. Мы с ней в похоронном бюро, где кремировали тело ее брата, только на этот раз мы смотрим на пустой обитый бархатом гроб. Во сне я подтруниваю над Дженет из-за ее веры в реинкарнацию, а она говорит, что нет ничего дурного в том, чтобы придерживаться широких взглядов. У меня в руках сковородка с жареной курицей, и я говорю, что, если Дженет права, мы поедаем чьего-нибудь реинкарнивованного родственника, может, даже моего папашу. Сон заканчивается тем, что Дженет со всей дури хлопает крышкой гроба мне по пальцам.
– Джек! – Эмма трясет меня за плечо. – Кто-то ломится в квартиру.
Я вижу, как поворачивается дверная ручка, и рывком сажусь. С того самого дня, как здесь побывал злоумышленник, я сменил старый замок и врезал еще два, но сердце все равно колотится как бешеное. Я вскакиваю на ноги и кидаюсь подпирать дверь своим телом; сто семьдесят семь фунтов голого веса и решимости.
– Убирайтесь! – хрипло кричу я. – У меня дробовик.
– Успокойся, малыш.
– Кто там?
– Это я, Джек. Твой старый добрый друг.
Я гневно распахиваю дверь и вижу Хуана; в его глазах знакомый блеск: все понятно – «Маргарита», и не одна. С хитрой усмешкой он интересуется:
– Как делишки, адмирал?
Бросив взгляд мне через плечо, он замечает Эмму, завернутую в простыню. Прежде чем он успевает слинять, я хватаю его за руку и втягиваю в квартиру. Шум за моей спиной может означать только то. что моя хорошенькая гостья ретировалась в спальню.
Хуан падает в кресло:
– Друг, мне так жаль.
– Теперь мы квиты, – успокаиваю его я. – Что привело тебя ко мне в полтретьего ночи?
