– Я решил уйти из газеты.
– Ты спятил.
– Ну, поэтому мне нужно с кем-то посоветоваться.
Мне приходит в голову, что нормальный хозяин должен бы, по идее, одеться, но Хуан столько лет брал интервью в раздевалках, что перестал замечать наготу. Он говорит:
– Я хочу написать книгу. Сказать по правде, я уже с полгода над ней работаю.
– Это потрясающе.
– Нет, Джек, нет. Пока еще рано говорить. – Он склоняет голову набок. – Что это ты слушаешь?
– «Неизданное» Джимми Стомы. То, что Домми переписал с жесткого диска.
Но Хуан пришел сюда не слушать музыку, поэтому я тянусь к кнопке и выключаю проигрыватель. Эмма выходит из спальни обута-одета. Хуан пытается встать, бормоча извинения, а она очень мило велит ему сесть и заткнуться. Затем бросает мне штаны и уходит на кухню ставить чайник. Ее спокойствие, надо сказать, меня угнетает – я-то надеялся на грустную улыбку или горестный вздох по поводу несвоевременного вторжения. Тогда по крайней мере я бы понял, что сегодняшняя ночь занесена в скрижали Эмминой памяти.
– Книга о спорте? – спрашиваю я Хуана.
Он тяжело мотает головой:
– Это про меня и мою сестру. Понимаешь, про то, что случилось, когда мы плыли с Кубы.
– Ты уверен, что стоит это делать?
– Это же будет роман. Я еще не совсем рехнулся, – отвечает он. – Я изменил имена.
– А ты говорил об этом Лиззи?
Лиззи – сестра Хуана, та самая, на которую тогда напали. Теперь она управляет художественной галереей в Чикаго, и у нее двое детей. Я видел ее лишь однажды, она приезжала во Флориду к Хуану во время своего бракоразводного процесса.
– Я не могу с ней об этом говорить, приятель. Мы ни разу не вспоминали о том, что случилось в ту ночь, – говорит Хуан.
– За все двадцать лет?
– А что, черт возьми, нам обсуждать? Я прикончил двух парней и вышвырнул их за борт. – Хуан моргает, уставившись в пространство. – Я бы и сейчас так поступил. И Лиззи это знает.
Все эти годы его преследуют кошмары о путешествии из порта Мариэль: он просыпается от собственных криков и хватается за лекарство. Иногда он среди ночи приезжает ко мне поговорить, эти беседы – терапия для нас обоих. Эмма его бы поняла, но Хуан должен рассказать ей сам. Поэтому я стараюсь говорить тише:
– Послушай, ты не можешь написать такую книгу, ничего не сказав сестре. Это первое. А второе – ты не должен уходить из газеты. Возьми отпуск.
– Но я ненавижу свою гребаную работу.
– Ты
– Нет, друг, я не хочу возвращаться в «Юнион-Реджистер» после того, как закончу эту книгу. Я хочу перебраться на Гибралтар и писать стихи.
– Святые угодники!
– Пятистопным ямбом.
А я ведь советовал Хуану держаться подальше от «Куэрво»!
– Эмма! – зову я. И через пару секунд она вплывает в гостиную с тремя кружками зеленого чая. – Хуан хочет уволиться, – говорю я.
– Серьезно?
– Чтобы написать роман, – защищается он, – а потом – стихи.
– Но ты нужен газете, – возражает Эмма.
– Чего нельзя сказать о некоторых прочих, – прибавляю я.
– Наверное, я выпил лишку. Перебрал немного, – сдается Хуан, прихлебывая чай.
– А о чем роман? – интересуется Эмма.
В глазах Хуана полнейшая растерянность, и я отвечаю за него:
– О бейсболе.
Он благодарно мне улыбается:
– Точно. О бейсболе и сексе.
– Что еще человеку надо? – говорит Эмма.
– А как насчет шпионов? – Наверное, меня вдохновили произведения Дерека Гренобля. – Например, такой сюжетец: в Высшую лигу проник агент кубинской разведки!
– Левша, разумеется, – добавляет Эмма. – Но на какой позиции он будет играть?
