Стенли никак не мог восстановить дыхания после представшей перед его взглядом картины. У этой маленькой женщины были просто неправдоподобно красивые ноги: длинные, с нежной кожей и безупречной формы. Он изо всех сил стараясь побороть желание, чтобы эти ноги обвили его талию.
— Я пойду готовить завтрак, пока ты будешь одеваться, — заявил он и, пятясь, вышел из комнаты. На лбу у него выступили капельки пота, хотя в спальне было далеко не жарко. Его встревожило, что мысли приняли явно сладострастный оборот. Он добровольно согласился на роль опекуна. Поэтому до тех пор, пока Люси находилась под крышей его дома, он должен избегать искушения соблазнить ее. Он обязан был оказывать вдове Тома Кабена полное почтение — и ничего более.
Стена дома, общая для кухни и жилых комнат, была снабжена раздвижными дверями, которые открывались в обширный внутренний двор, уходящий немного вверх. Он открыл двери и вышел на воздух. Густая зелень леса, свет и пространство немедленно восстановили его душевное равновесие. Он вернулся в кухню.
— Это твой дом?
Стенли быстро повернулся от двери холодильника и внимательно посмотрел на босую маленькую фею, стоявшую рядом.
— Ты должна носить комнатные туфли, — назидательно сказал он, думая, что так должен говорить родитель, хотя меньше всего ему хотелось бы им стать.
Малышка опустила голову, перебирая пальчиками ножек по блестящему твердому полу. Холодно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц.
— Мама собирается купить мне домашние туфли на Рождество.
Нет, без денег она сделать этого не сможет, хмуро подумал Стенли.
— Твоим ножкам, должно быть, холодно, — проговорил он, беря девочку на руки и направляясь с ней обратно в спальню. Она была легче, чем коробка с пивом. — Ты можешь надеть пару носков.
— Я не буду носить носки без туфель, они испачкаются, — рассудительно заявила крошка. — Так говорит мама.
Вдруг подбородок у нее задрожал.
— Да не бойся ты меня, я не собираюсь кусаться, — резко заметил Стенли.
Альма пустилась в слезы.
— Ма-а-а-ма!
— Что случилось? — заторопилась Люси из спальни.
Стенли смутился, увидев, что она оставила на себе его рубашку, надев только поношенные джинсы. Раздеть ее — не отняло бы много времени, Люси тоже оказалась босая.
— Я сказал малышке, что ей не следует бегать босиком по холодному полу. — Он видел, как на полу съежились голые пальцы ног Люси. Щеки у нее вновь покраснели.
— У меня нет денег на комнатные туфли, — прошептала она.
— Надень носки!
— Мне кажется, я в состоянии определить сама, замерзли у меня ноги или нет, — возмутилась молодая женщина.
Стенли мгновенно пересадил Альму на другую руку и нагнулся, чтобы коснуться пальцев ног ее матери.
— Они как лед! Надень носки!
— Это что, приказ?
Ему хотелось ответить утвердительно, но упрямый наклон ее головы заставил изменить намерение.
— Совет!
— Очень хорошо! Я сейчас!
— Захвати носки и какую-нибудь обувь для Альмы! — крикнул он ей вдогонку. Широко раскрытыми глазами маленькая девочка внимательно смотрела на него.
— Я не люблю тебя! — объявила она.
— И я тебя тоже, — ответил Стенли.
Альма, по-видимому, не обратила никакого внимания на нанесенное ей оскорбление.
— Я хочу есть! — заявила она.
— И я тоже! — невнятно проговорил Стенли. — Вот почему у меня такое отвратительное настроение. — Это не имеет никакого отношения к существам, вторгшимся в мою берлогу, добавил он мысленно.
— Я могу помочь приготовить еду, — предложила Альма.
— Прямо сейчас? — спросил Стенли, усаживая ее на столик рядом с холодильником, чтобы она не стояла на холодном полу, пока он будет возиться с завтраком. Он поставил яйца на столик, а сам стал доставать ветчину из холодильника, потом тарелки из шкафчика.
Через мгновение он услышал крик и звук разбивающихся об пол яиц. На полу рядом с кухонным столиком образовалась большая липкая лужа.
Широко открытые глаза ребенка округлились от страха.
— Извините меня!
Большой дядя подавил в себе желание накричать, вспомнив, как быстро эти глазенки могут наполниться слезами. Кроме того, несчастье может случиться с каждым. Он хотел дать ей возможность почувствовать пользу раскаяния.
— Ты отшлепаешь меня? — серьезно спросила малышка, у которой уже начал подрагивать подбородок.
— Мне кажется, что родители больше не шлепают малышей, — изрек Стенли. — Это противозаконно и… вообще.
— Мама всегда обещает, что отшлепает меня, но никогда не делает этого.
— Разумеется! — подтвердил Стенли. Этим и объяснялось, почему ребенок был так испорчен.
— Мама любит меня! — торжественно объявила девочка.
Стенли внимательно разглядывал большие карие глаза Альмы, ее очаровательную головку с копной кудрявых волос, пухлые ручки и ножки и чувствовал, как в сердце возникает странная ноющая боль. Альма была милой крошкой, ничего не скажешь. Нужно отдать ей должное.
Мужчина посмотрел на пол, на то, что это милое дитя учинило с помощью коробки яиц. Боже ты мой, вот так утро!
— О, что же это такое?
Стенли посмотрел через плечо на Люси, которая разглядывала на полу лужу разбитых яиц.
— Прошу прощения, мне очень неудобно!
— Нет проблем. Вместо яичницы у нас будут овсяные хлопья с молоком. И никакой готовки.
— Я сейчас уберу эту грязь, — пробормотала Люси.
— Это сделаю я, — возразил Стенли, — у тебя рука в гипсе. Ты нетрудоспособная!
— Что значит «способная»? — тут же задала вопрос Альма.
— Это значит, что твоя мама не может ничего делать своей сломанной рукой, — объяснил большой дядя ребенку. Обхватив рукой Альму за талию и осторожно обойдя разбитые яйца, он отнес ее в другой конец кухни и усадил на один из двух стоявших там стульев. Потом схватил кипу бумажных салфеток и стал собирать разлившееся месиво и скорлупу в ведро под мойкой.
— У тебя, должно быть, не собираются большие компании, — заметила Люси, устраиваясь на втором стуле.
Стенли сполоснул и вытер руки, взял миски из шкафа и с шумом брякнул их на стол. У него была только одна коробка хлопьев, и он стал делить их на три порции.
— Я не люблю такие хлопья! — заявила Альма.
— Это все, что у меня есть, — ответил хозяин дома.
— Я любою с изюмом! — настаивала девочка.
— Альма, дорогая! — взмолилась мать. — Не капризничай, ты не дома.
Малышка недовольно отодвинула от себя миску как раз в тот момент, когда Стенли начал наливать в нее молоко, и, конечно, оно разлилось по столу.
