Когда бармен подавал стаканы. Могильщик вышел из туалета.
— Вы, джентльмены, здесь новички? — сказал бармен.
— Мы-то нет, а ты, видать, да, — буркнул Могильщик, на что бармен безучастно улыбнулся.
— Видишь отметину на стойке? — спросил его Могильщик. — Я сделал ее десять лет назад.
Бармен посмотрел на стойку. Она была украшена инициалами, именами, рисунками.
— Какая отметина?
— Давай покажу, — сказал Могильщик и двинулся к концу стойки.
Бармен двинулся туда же — любопытство победило осторожность. Могильщик показал на единственное неразукрашенное место на стойке. Бармен уставился, куда показывал клиент. Мужчина и женщина у стойки замолчали и с любопытством смотрели на бармена и Могильщика.
— Ничего не вижу, — пробормотал бармен.
— Посмотри получше, — сказал Могильщик и сунул руку в карман.
Бармен склонился к стойке, вглядываясь в деревянную поверхность.
— Все равно ничего не вижу, — сознался он.
— Тогда посмотри сюда, — сказал Могильщик.
Бармен поднял голову и увидел дуло длинноствольного револьвера 38-го калибра. Глаза бармена чуть не вылезли из орбит, а сам он позеленел.
— Смотри-смотри, — сказал Могильщик.
Бармен судорожно сглотнул, но не смог ничего сказать. Парочка у стойки, решив, что это налет, растворилась в ночи. Это случилось как по волшебству. Только что они стояли у стойки — и вдруг исчезли.
Посмеиваясь, Гробовщик вошел в туалет, открыл дверь кладовой и нажал на гвоздь, на котором висела грязная тряпка. Гвоздь был кнопкой, включившей сигнал в холле наверху, где сидел часовой, углубившись в комикс. Часовой поглядел, не загорелась ли красная лампочка, означавшая, что в баре чужие, но все было в порядке. Тогда он нажал кнопку, и дверь в кладовке отворилась с легким жужжанием. Гробовщик приоткрыл дверь в бар и поманил Могильщика, затем кинулся к потайной двери, чтобы та не захлопнулась.
— Спокойной ночи, — сказал Могильщик бармену.
Бармен собирался что-то ответить, но в голове у него вспыхнули молнии, и он увидел Млечный Путь, а потом уже провалился в черноту. Алкоголик, заглянувший в бар, увидел, как Могильщик огрел бармена по голове, и, повернувшись на одной ноге, вылетел опрометью на улицу. Бармен сполз за стойку. Могильщик стукнул его нежно, так, чтобы тот лишь потерял сознание. Не оглядываясь на поверженного, он бросился к туалету, откуда последовал за Гробовщиком в потайную дверь в кладовой, затем по лестнице на второй этаж.
На втором этаже не было лестничной площадки и дверь была шириной с лестницу. Спрятаться было негде.
Уже на лестнице Могильщик взял Гробовщика за рукав:
— Лучше обойтись по-тихому. Пушки могут наломать дров.
Гробовщик кивнул.
Когда они оказались у двери, Могильщик постучат условным стуком и встал перед зеркалом, чтобы его было видно изнутри.
За дверью они углядели маленький холл — столик, заваленный комиксами, над которым была полка с отделениями. Туда посетители клали свои пушки, прежде чем их пускали в притон. У стола стояло стеганое кресло — в нем коротали время часовые. На левой части двери было несколько гвоздей. Верхний включал сигнал, означавший, что полиция устроила налет. Часовой, моргая, уставился на Могильщика, поднеся палец к гвоздю. Он не знал его в лицо.
— Кто вы такие? — спросил он.
Могильщик показал жетон.
— Джонс и Джонсон, детективы из участка.
— Что вам надо?
— Поговорить с Хайдженксом.
— Проваливайте, легавые, таких тут нет.
— Хочешь, чтобы я стал стрелять в дверь? — вспыхнул Гробовщик.
— Не смеши меня, — отозвался привратник. — Дверь пуленепробиваемая, и выбить ее тоже нельзя.
— Спокойно, Эд, — обратился Могильщик к напарнику, а затем сказал часовому: — Ладно, сынок, мы подождем.
— У нас сейчас маленькое молитвенное собрание с согласия Всевышнего, — пояснил часовой. Но вид у него был обеспокоенный.
— А кто тут Всевышний? — резко спросил Гробовщик.
— Не ты, — огрызнулся часовой.
Наступило молчание. Затем они услышали какое-то движение, и голос спросил:
— Что там, Джо?
— Какие-то черномазые сыщики из участка.
— Я еще посмотрю на тебя, Джо, — проскрежетал Гробовщик, — и мы увидим, кто из нас черномазее.
— Можешь взглянуть хоть сейчас! — Джо явно расхрабрился в присутствии хозяина.
— Заткнись, Джо, — велел тот. Затем они услышали легкий шорох: похоже, глазок приоткрылся.
— Мы детективы Джонс и Джонсон, — сказал Могильщик. — Нам нужна кое-какая информация.
— Того, кого вы спрашивали, здесь нет, — сказал Хайдженкс.
— Это не важно, — сказал Могильщик. — Нам нужен Лобой.
— Зачем?
— Он мог кое-что видеть при налете, когда ограбили группу Дика О'Хары.
— Он замешан?
— Он не замешан, — отрезал Могильщик, — но он был в районе 137-й улицы и Седьмой авеню, когда столкнулись грузовики.
— Откуда вы знаете?
— Его партнер попал под машину налетчиков и погиб.
— Тогда… — начал было Хайдженкс, но часовой перебил его:
— Не говори легавым ничего, босс…
— Заткнись, Джо. Когда мне понадобится твой совет, я к тебе обращусь.
— Мы все равно отыщем Лобоя, даже если для этого нам придется выбить дверь. Так что если он здесь, то вышлите его на пару слов: вы окажете большую услугу нам и себе тоже!
— В это время он скорее всего в колыбельке у Сары, на 115-й улице в испанском Гарлеме. Знаете, где это?
— Сара наша старая подруга.
— Еще бы, — хмыкнул Хайдженкс. — Во всяком случае, я не знаю, где он живет.
На этом разговор окончился. Благодарности за сведения высказано не было, да ее никто и не ждал. Работа есть работа.
Они поехали на 110-ю улицу мимо ухоженных домов, выходящих на северную окраину Центрального парка и лагуну. Там жили наиболее состоятельные цветные семьи. Это была тихая улица — Кафедральная аллея, названная в честь Кафедрального собора Иоанна Богослова, самой красивой церкви в Нью-Йорке, выходившей на нее. Ее западная часть у церкви была заселена белыми, но цветные оккупировали тот отрезок, что выходил к парку.
Выехав на Пятую авеню, они оказались на площади, за которой начинался испанский Гарлем. Улица сразу сделалась грязной, населенной пуэрториканцами всех оттенков кожи. Дома были так забиты людьми, что казалось — еще немного, и стены лопнут под напором человеческой плоти. Английский язык сменился испанским, а цветные американцы — цветными пуэрториканцами. Когда детективы оказались на Мэдисон- авеню, они были уже в пуэрториканском городе с пуэрториканскими традициями, пуэрториканской едой, где
