Специальный министр без портфеля по делам Министерства Печати и Информации — Стюарт Рене Ла Жуа, ассоциированный депутат Конгресса.
Министр Экономики и Финансов (и опекун собственности, принадлежащей врагам) — Вольфганг Корсаков.
Министр Внутренних дел и Безопасности — товарищ «Клейтон» Ватенабе.
Министр без портфеля и Специальный Советник Премьер-министра — Адам Селен.
И ещё целая дюжина министров и министров без портфеля из других поселений, кроме Луна- Сити.
Вам ясно, как легли карты? Отбросьте вычурные титулы, и станет ясно, что, как и предлагал Майк, руководство осталось в руках ячейки «Б», которых поддерживал Конгресс, не имеющий возможности проголосовать против какого-нибудь из важных для нас предложений, хотя он вполне мог проголосовать против тех предложений, принятия которых мы не хотели или которые нас не слишком волновали. Но в то время я не понимал подлинного смысла всего этого словоблудия.
Во время вечернего заседания проф отрапортовал о нашей поездке, а затем, с согласия Председателя Комитета Корсакова, предоставил слово мне, чтобы я рассказал о том, что представляет собой пятилетний план, и о том, как Администрация предприняла попытку подкупить меня. Оратор из меня так себе, но во время обеденного перерыва у меня было достаточно времени, чтобы вызубрить написанную Майком речь. Информация была изложена столь тенденциозно, что это граничило с мерзостью, так что я опять разозлился, и злился всё время, пока говорил, в результате — сумел произнести зажигательную речь. К тому времени, когда я вернулся на своё место, Конгресс был готов взорваться от бешенства.
Проф, худой и бледный, выступил вперёд и сказал негромко:
— Товарищи, члены Конгресса, что будем делать? Я, с разрешения Председателя Корсакова, предлагаю отбросить формальности и обсудить вопрос о том, как мы должны отнестись к этому последнему оскорблению, которое было нанесено нашему народу.
Один депутат от Новолена предложил объявить войну, и члены Конгресса немедленно одобрили бы это предложение, если бы проф не указал им на то, что мы ещё не закончили заслушивать доклады комитетов.
Следующие выступления были столь же резкими. Наконец заговорил депутат товарищ Чанг Джонс:
— Господа конгрессмены, коллеги и, простите, господин председатель Корсаков, я фермер, я выращиваю рис и пшеницу. То есть раньше выращивал, потому что в мае я взял заём в банке, и теперь мы с сыновьями осуществляем переход к многоплановому хозяйству. Мы разорены — для того чтобы оплатить проезд сюда, мне пришлось занять необходимую сумму, — но голод нам пока не грозит, и возможно, что когда-нибудь мы рассчитаемся с банком. Зерно я уже больше не выращиваю, но другие по-прежнему занимаются этим. За всё то время, что мы свободны, поставки зерна при помощи катапульты ни разу не были сокращены ни на одну баржу. Мы до сих пор отправляем зерно и надеемся, что те чеки, которые мы за него получаем, когда-нибудь обретут стоимость. Но теперь они объяснили нам, что они собираются сделать с нами! Я вижу единственный способ заставить этих негодяев понять, что они просчитались, — немедленно прекратить зерновые поставки! Они не получат больше ни одной тонны, ни одного килограмма… до тех пор, пока не явятся сюда и не начнут расплачиваться честно и по справедливым ценам!
Около полуночи было принято решение о введении эмбарго, а затем Конгресс отложил рассмотрение всех вопросов до созыва следующей сессии, оставив комитеты продолжать работу.
Мы с Вайо вернулись домой, где я воссоединился со своей семьёй. Делать мне было особенно нечего. Майк-Адам и Стью работали над тем, как бы исхитриться и побольнее пнуть Терру; катапульта была уже двадцать четыре часа как закрыта — Майк постарался («технические затруднения, связанные с отказом баллистического компьютера»). Последняя баржа, движущаяся сейчас по траектории своего полёта, примерно через сутки будет принята станцией наземного контроля в Пуне, и тогда Земле в самой вызывающей форме будет сообщено о том, что эта баржа последняя.
22
Шок, который испытали фермеры, был несколько смягчён тем, что у катапульты по-прежнему шла закупка зерна. Но теперь на чеках было напечатано предупреждение, что Государство Свободная Луна не несёт ответственности за платёжеспособность этих чеков и не может гарантировать того, что Администрация Луны когда-нибудь произведёт их оплату. Некоторые фермеры, несмотря ни на что, оставляли зерно у катапульты, некоторые — нет, но роптали все. Хотя и ничего не могли поделать: катапульта была закрыта, конвейерные перегружатели остановлены. Другие отрасли экономики не сразу ощутили на себе влияние депрессии.
Вследствие того, что множество людей вступило в полки обороны, количество шахтёров, добывающих лёд, сократилось настолько, что продажа льда на свободном рынке стала доходным делом. Сталелитейная компания — одно из дочерних предприятий «Лунохода» — нанимала на работу всех крепких мужчин, которых ей удавалось отыскать, а Вольфганг Корсаков позаботился о том, чтобы его предприятия не испытывали недостатка в бумажных деньгах, «национальных долларах», по внешнему виду весьма похожих на доллары Гонконга и теоретически имевших тот же самый обменный курс. Луна не страдала от нехватки продовольствия, рабочих мест или денег, поэтому люди не испытывали никаких лишений: «пиво, пари, женщины и работа» — жизнь шла своим чередом.
«Националы» — именно так стали называть бумажные деньги — были подвержены инфляции: это были деньги военного времени, введённые в приказном порядке. Уже через день после их первого выпуска в обращение они обесценились на доли процента — это скрыли, выдав падение курса за «оплату операций по обмену». Но они всё же обладали некоторой покупательной способностью, а обменный курс этих денег никогда не падал до нуля, хотя и служил показателем стремительно растущей инфляции — новое правительство тратило деньги, которых не имело.
Но всё это было позже — Земле, Администрации и Федерации Наций был брошен вызов, причём сделано это было в нарочито наглой форме. Кораблям Федерации Наций было велено не приближаться к Луне ближе расстояния в десять её диаметров и не выходить на орбиты вокруг Луны ни на каком расстоянии. Приказ сопровождался угрозой, что нарушители будут уничтожены без предупреждения. (Мы не упомянули о том, как именно мы будем уничтожать их, поскольку выполнить свою угрозу мы были не в состоянии.) Кораблям, зарегистрированным на частных лиц, посадка могла быть разрешена при условии, если:
а) разрешение на посадку испрашивалось заранее,
б) корабль ещё на расстоянии в сто тысяч километров полностью переходил под управление станции наземного контроля Луны (под управление Майка) и следовал санкционированной траектории и
в) на корабле не должно было быть оружия, за исключением трёх единиц ручного оружия, дозволенного трём офицерам корабля.
Для подтверждения последнего пункта сразу же после посадки, ещё до заправки горючим и погрузки реактивной массы, корабль должен был быть подвергнут инспекции, до проведения которой никому не разрешалось покидать корабль. Нарушение этого правила каралось конфискацией корабля.
Ни одному человеку, за исключением членов экипажа корабля, занятых на погрузке, разгрузке или обслуживании корабля, не дозволялось сходить на Луну, исключение составляли только граждане тех стран Терры, которые признали Свободную Луну. (Её признал только Чад, но у Чада не было своих кораблей, хотя проф полагал, что некоторые из частных кораблей могут быть зарегистрированы под торговым флагом Чада.)
Был обнародован манифест, в котором было заявлено, что все ещё остающиеся на Луне учёные Терры могут вернуться домой на любом из кораблей, удовлетворяющем перечисленным условиям. В нём был и призыв ко всем свободолюбивым народам Терры осудить как уже причинённое нам Администрацией зло, так и её планы в отношении нас, признать нас и воспользоваться выгодами свободной торговли и полномасштабного сотрудничества. В документе указывалось, что не существует ни пошлин, ни
