— Может быть, ты не знаешь Указа 1968 года о Золотом Запасе?
— Знаю. Я приобрел это золото законно. Я намерен продать его Монетному двору в Денвере за доллары.
— Может, ты ювелир?
— Нет. Джон, я сказал тебе сущую правду; хочешь — верь, а хочешь — нет. Там, откуда я, это продают в магазине, совершенно законно. А теперь я хочу обратить это в доллары, и чем скорее, тем лучше. Я знаю, что хранить это запрещено. Что мне будет, если я приду в Монетный двор и попрошу взвесить это?
— В конечном итоге ничего. Если будешь держаться своих «припадков». Но пока поверят, могут крепко помотать нервы. — Он взглянул на золото. — Наверное, лучше его пока припрятать.
— Закопать, что ли?
— Ну, до этого дело не дойдет. Но если ты сказал мне правду, то… Давай так: ты нашёл это золото в горах. Там ведь обычно старатели находят золото.
— Ну… как скажешь. Я могу немножко и солгать, без злого умысла — золото-то действительно моё и куплено законным путем.
— Какая же это ложь? Когда ты впервые увидел это золото? Назови дату: когда ты стал владельцем этого золота?
Я стал вспоминать. Это было в тот день, когда я уехал из Юмы. Значит, где-то в мае 2001-го. Недели две назад. Назад? Тьфу!
— Ну, скажем так, Джон… впервые — это самая ранняя дата! — я увидел это золото сегодня, третьего мая 1970 года.
Он кивнул.
— Ну вот, значит, нашёл в горах.
Саттоны не собирались уезжать до утра понедельника, и я тоже остался в клубе. Другие члены клуба были очень дружелюбны, но удивительно нелюбопытны — никто не совал нос в мои личные дела. Мне ещё не доводилось бывать в таких компаниях. Потом-то я узнал, что это — стандартный признак хороших манер в нудистских клубах. Но тогда они показались мне самыми вежливыми и воспитанными людьми на свете.
У Джона и Дженни был отдельный домик. Я устроился на койке в клубном общежитии. Там было чертовски свежо. Наутро Джон раздобыл мне рубашку и пару джинсов. Моя одежда с завернутым в неё золотом была спрятана в багажник его машины — между прочим, «ягуар-император»; сразу видно, что хозяин — приличный человек, не рвань. Но это и так было ясно по его манерам.
Я заночевал у них, и к вторнику у меня уже было немного денег. Золота я с тех пор не видел, но в течение следующих двух недель Джон вручил мне его точную стоимость за вычетом обычных комиссионных, что берут ювелиры. С Монетным двором он напрямую не стал связываться — я это знаю, потому что видел квитанции от скупщиков золота. За свои услуги он с меня ничего не взял и никаких подробностей не сообщил.
Меня они, впрочем, и не интересовали. Появились деньги — появились и дела. Ещё в тот, первый вторник — пятого мая — мы с Дженни немного покрутились по округе на её машине и нашли подходящую квартирку. Я привёз туда кульман, верстак, армейскую койку и, пожалуй, почти ничего больше. Свет, газ, вода и туалет там были. Больше мне ничего и не надо, подумал я: надо было беречь каждый цент.
Чертить на старомодном кульмане было долго и утомительно, а времени у меня было в обрез. Сначала я создал «Чертежника Дэна», а затем воссоздал «Салли», только на этот раз «Салли» стала «Питом» — многоцелевым автоматом, способным делать почти всё, что может человек, при условии правильной накачки его торсеновских ячеек. Я знал, что «Пит» недолго останется таким: его потомки — целая орда! — станут устройствами специализированными. Просто я хотел максимально расширить формулу изобретения.
Для получения патента не надо действующих моделей — только чертежи и описания. Модели были нужны мне самому — такие модели, которые будут работать безупречно, которые сможет демонстрировать любой инженер. Они должны быть такими, чтобы было сразу видно — они практичны, они экономичны, их будут покупать, если начать их серийный выпуск, это выгодное помещение капитала. Патентное ведомство набито чертежами устройств, которые работают, но в коммерческом отношении никчёмны.
Работа шла и быстро и медленно: быстро — потому что я точно знал, что я делаю; медленно — потому что у меня не было ни инструмента, ни помощников. Скрепя сердце я истратил немного денег на инструменты, и дело пошло живее. Работал я с утра и до упаду, семь дней в неделю, и только раз в месяц проводил уикенд с Джоном и Дженни в этом их голозадом клубе под Боулдером. К первому сентября обе модели у меня работали как надо, и я засел за описания и чертежи. Внешнюю отделку по своим чертежам я заказал в одной фирме; там же мне отхромировали все подвижные наружные части. Это было единственное, что я не стал делать сам, и хотя мне было очень жаль тратить на это деньги, это было необходимо. Разумеется, я на сто процентов использовал возможности каталогов готовых запасных частей: без стандартных компонентов я бы не сумел сделать свои игрушки, да и после этого их коммерческая ценность была бы невелика. Но я не любил тратить деньги на заказное украшательство.
На разъезды времени у меня почти не было, и слава Богу. Однажды, покупая сервомотор, я наткнулся на одного типа из Калифорнии. Он окликнул меня, и я ответил, не успев подумать.
— Эй, Дэн! Дэнни Дэвис! С ума сойти: встретить тебя здесь. А я думал, ты в Мохаве. — Мы обменялись рукопожатиями.
— Заехал ненадолго по делам. Через несколько дней вернусь.
— А я — сегодня к вечеру. Позвоню Майлсу, скажу, что виделся с тобой.
Моя тревога, видимо, отразилась на моем лице.
— Вот этого не надо.
— А чего? Вы же с Майлсом такие закадычные друзья — водой не разлить.
— Ну… знаешь, Морт, Майлс не знает, что я здесь. Мне сейчас положено быть в Альбукерке по делам фирмы. Но я на денёк смотался потихоньку сюда, по сугубо личным делам. Усекаешь? К делам фирмы это не относится. И мне бы не хотелось обсуждать эти вопросы с Майлсом.
Он взглянул на меня понимающе.
— Женщина?
— Ммм… да.
— Замужняя?
— Ну, можно сказать, что так.
Он толкнул меня в бок локтем и подмигнул.
— Я усёк. Старина Майлс у нас таких твёрдых правил, да? О'кей, я тебя прикрою. Другой раз, глядишь, и ты меня прикроешь. Она как, ничего?
«Я бы тебя лопатой прикрыл, трепло паршивое», — подумал я. Мортон был дрянной коммивояжер, потому что тратил больше времени, охмуряя официанток, чем занимался своими прямыми обязанностями. Да и товар, который он пытался сбыть своим покупателям, был весь в него — такой же дрянной, совершенно не соответствующий тому, что написано в рекламе.
Но я поставил ему выпивку и потчевал разными байками про «замужнюю женщину». Пришлось выслушать и его похвальбу о его, я уверен, столь же вымышленных похождениях. Еле удалось от него отделаться.
В другой раз я попытался угостить выпивкой доктора Твитчела, и безуспешно.
Я случайно сел рядом с ним в баре на Чампа-стрит и увидел его лицо в зеркальной стене напротив. Первым моим желанием было спрятаться под стойку.
Потом я опомнился и сообразил, что из всех живущих в 1970-м его можно опасаться меньше всего. Всё должно быть в порядке, потому что всё было в порядке в 2001-м… то есть не было, а будет… нет, не так… Тут я бросил свои попытки сформулировать эту мысль: ясно, что если путешествия во времени станут явлением массовым, то к грамматике английского языка придётся добавить ещё несколько времён для передачи подобных ситуаций. По сравнению с такими сложными наклонениями древнелатинский или литературный французский покажутся примитивными.
