Дверь в лето [с рисунками]

Он основан на взаимном уважении и чувстве собственного достоинства. В нём есть что-то от латиноамериканского dignidad de hombre[2], которое можно задеть, только рискуя жизнью.

Кошки начисто лишены чувства юмора, страшно обидчивы и очень чувствительны. Если бы меня спросили, почему надо стараться угодить своему коту, мне пришлось бы ответить, что логического объяснения этому нет. Я бы скорее сумел объяснить человеку, который не выносит пикантных сыров, почему ему «следует любить» лимбургский сыр. И тем не менее я хорошо понимаю того китайского мандарина, который приказал отрезать кружевной рукав своего бесценного халата, на котором уснул котёнок.

Белла пыталась изобразить, как она «любит» Пита, обращаясь с ним, как с псом, и, естественно, он частенько её царапал. Будучи умным котом, он тут же сматывался и держался подальше, что было весьма благоразумно с его стороны: я бы его выдрал, а Пита никто никогда не бил, даже я. Бить кошку более чем бесполезно: добиться от неё чего-либо можно только терпением, а не битьём.

Я смазывал Белле царапины и пытался объяснить, что она делает не так.

— Мне очень жаль, что так произошло, просто ужасно жаль. Но если ты будешь так делать и дальше, это будет случаться опять!

— Но я его просто… приласкала!

— Ну да… Только так ласкают собак, а не кошек. Кота нельзя похлопывать по спине, его нужно гладить. Нельзя делать рядом с ним резких движений. Нельзя трогать его, если он не видит, что ты собираешься это сделать. И всегда смотри, нравится ли это ему. Если нет, он будет терпеть некоторое время из вежливости — кошки очень вежливые животные, — но можно заметить, что он просто терпит, и прекратить раньше, чем его терпение лопнет.

Я помедлил. Я колебался…

— Ты ведь не любишь кошек, а?

— Что? Фи, как глупо! Конечно же, я люблю кошек. — Но тут же добавила: — Просто я, наверное, мало имела с ними дело. Твоя кошка — она такая чувствительная, да?

— Кот. Пит — кот; он — самец. Нет, он не такой чувствительный — с ним всегда хорошо обращались. Просто надо научиться правильно себя с ним вести. Ну, нельзя, скажем, смеяться над ним.

— Господи, это ещё почему?

— Не потому, что они не смешные: они очень комичны. Но у них нет чувства юмора, и они очень обижаются. Конечно, он не оцарапает тебя, если ты станешь над ним смеяться. Он просто повернётся и уйдёт, но помириться с ним тебе будет сложно. Но это не самое главное. Гораздо важнее научиться брать кота на руки. Когда Пит вернётся, я тебе покажу, как.

Но Пит тогда вернулся не скоро, и я так и не показал ей, как это надо делать. С тех пор Белла к нему не прикасалась. Она разговаривала с ним и делала вид, что он ей нравится, но держала дистанцию, и Пит — тоже. Я выбросил это всё из головы: не мог же я из-за такой ерунды усомниться в женщине, значившей для меня в жизни в с ё…

Однако позднее этот вопрос чуть не довёл нас до разрыва. Мы обсуждали, где мы станем жить. Дату свадьбы Белла так и не давала назначить, но мы очень часто обсуждали детали будущей семейной жизни. Я хотел купить небольшое ранчо недалеко от фабрики. Белле была больше по душе квартира в городе, пока нам не по карману купить виллу и поместье. Я сказал:

— Дорогая, это неудобно. Мне надо быть поближе к фабрике. И кроме того, у нас ведь кот, а не кошка. Тебе не приходилось держать кота в городской квартире?

— Ах, это!.. Знаешь, милый, хорошо, что ты сам заговорил об этом. Я тут кое-что почитала про кошек, да-да. Мы его… изменим. Тогда он будет тихий, и ему будет в квартире распрекрасно.

Я глядел на неё, не веря ушам своим. Сделать евнуха из этого старого бойца? Превратить его в украшение для каминной полки?!

— Белла, ты сама не знаешь, что говоришь!

Она пустила в ход присказки вроде «мамуля лучше знает» и дежурные доводы людей, принимающих кошек за домашнее имущество: что ему не будет больно; что так ему же лучше; что она знает, как я люблю Пита, и что у неё и в мыслях не было лишать меня моего кота, и что это всё очень просто, и не опасно, и для всех было бы лучше, если…

Тут я перебил её:

— А почему бы не нас обоих — его и меня?!

— Что, милый?

— Я говорю: и меня тоже. Я тоже буду тогда смирный, тихий, не буду уходить из дома вечерами и спорить с тобой. Ты же сказала: это не больно. И потом: мне же будет лучше!..

Она вспыхнула:

— Ты несёшь чепуху!

— А ты?

Больше она не заводила разговоров на эту тему. Белла никогда не позволяла разногласиям перерасти в ссору. Она умолкала и выжидала. Но никогда не отказывалась от своих намерений. В определённом смысле в ней было очень много от кошки. Может, поэтому она и была столь неотразима для меня?

Я был рад, что этот вопрос отпал. Я был по горло занят «Салли». На «Чарли» и «Золушке» мы наверняка должны были заработать кучу денег, но у меня просто чесались руки создать совершенный, универсальный домашний автомат — этакую прислугу на все руки. Можете назвать его роботом, хотя это слово затерли, а я вовсе не собирался делать механического человека.

Я хотел создать машину, способную делать по дому всё — убирать, варить (ну, это естественно), но не только. Она должна уметь делать и сложные вещи: перепеленать младенца или сменить ленту в пишущей машинке. Я хотел, чтобы вместо полчища разных машин — «Золушки», «Чистюли Чарли», «Нянюшки Нэнси», «Посыльного Пэта» и «Садовника Сида» — семья могла купить всего одну машину (пусть даже она стоит столько, сколько приличный автомобиль), но эта машина будет заботиться о них не хуже слуги-китайца (все о таких слугах читали, но никто из моих сверстников их в глаза не видывал).

Если мне удастся осуществить задуманное — это станет новой Декларацией эмансипации; это освободит женщин от их векового рабства. Я хотел, чтобы поговорка «домашнюю работу не переделаешь» устарела. Домашняя работа — штука нудная, однообразная и утомительная. Как инженера, меня это просто оскорбляло.

Чтобы это дело было по плечу инженеру-одиночке, почти вся моя «Универсальная Салли» должна была состоять из стандартных узлов и не основываться на новых принципах. Фундаментальные исследования — занятие не для одного человека. Придется опираться на уже созданное и придуманное, иначе мне этого не одолеть.

К счастью, придумано уже было немало, а я не зевал, когда имел допуск «СС». Создаваемая мною машина вряд ли должна была быть сложнее, чем управляемая ракета.

Чего же я хотел от своей «Салли»? Я хотел, чтобы она умела делать всё, что приходится делать в доме человеку. Есть, спать, заниматься сексом или играть в карты ей не обязательно, а вот убирать после карточной игры стол, готовить, стелить постель и нянчить детей — это уж будьте любезны. Или, по крайней мере, следить за дыханием ребёнка и звать людей, если оно изменится. Я решил, что уметь отвечать на телефонные звонки ей тоже не обязательно: «Америкэн Телефон энд Телеграф» уже торгует такими устройствами. Открывать входную дверь опять же не обязательно — большинство новых домов оборудовано такими механизмами.

Но чтобы делать уйму дел, для которых «Салли» предназначалась, ей нужны были руки, глаза, уши и мозг. Хороший мозг.

«Руки» можно заказать в той же фирме, выпускавшей оборудование для атомных заводов, что поставляла их для нашей «Золушки», — только на этот раз «руки» были нужны самые лучшие: с массой сервоприводов и механизмами тонкой обратной связи, такие, какие используют для взвешивания радиоактивных изотопов на аналитических весах. Та же фирма будет делать и «глаза»; правда, «глаза» можно и попроще: «Салли» ведь не придётся «видеть» сквозь метры бетона, как на атомных заводах. «Уши» я мог купить у любой из дюжины радиотелевизионных фирм, хотя мне и придется самому разрабатывать