дискурса, уверял Акулло, они нутром чувствуют, что истинная власть — в бесконечном манипулировании знаками. Реклама — это постмодернизм на практике, писал Акулло; непонимание Мильтона, что его главный герой — Сатана, овеществилось в слабости «Возвращенного рая» и полном политическом крахе поддержанной Мильтоном утопической революции. Нужен был рекламщик, чтобы освободить поэму от собственной слепоты Мильтона.
«В наиболее значимом смысле, — писал Антони Акулло, —
Так благодаря собственной несгибаемой воле и умению ловко всучить товар Антони Акулло стал научной величиной и законодателем дум. После книги «На хрен свободную речь», в которой он агрессивно защищал студенческие речевые коды, его стали приглашать во все передачи, где обсуждались культурные войны и политическая корректность. Сидя в костюме от Гуччи и шелковом галстуке напротив Арианны Хаффинпен и Денниса Миллера, Антони Акулло просвещал Америку, чем занимается литературоведение на рубеже тысячелетий
— Не истиной, Билл, — чеканил он, — и не красотой. Оно занимается этиологией власти.
Когда лифт остановился, Вита сделала Нельсону знак не выходить и выглянула в пустой коридор. Берег был пуст, и Вита с Нельсоном тихонько прокрались по ковру. Вита не знала, куда девать руки. Она размахивала ими, потом прижала к бокам, потом сложила перед грудью, словно послушница по пути к настоятельнице. Нельсон не знал, куда девать ленч, и перекладывал пакет из руки в руку в тщетной попытке нести его с достоинством. Перед самой дверью Вита расправила плечи.
Став деканом, Антони Акулло едва ли не первым делом с размахом отремонтировал конференц-зал. Раньше здесь были пластик и люминесцентные лампы; теперь стены обшили темным дубом, как в кабинете какого-нибудь судейского поверенного у Троллопа. Обстановку составляли длинный дубовый стол и множество кожаных кресел. По стенам висели портреты директоров Ост-Индской компании, бессрочно переданные университету музеем. Все эти люди на портретах были подлые работорговцы и колонизаторы, но декана Акулло восхищали в них напор и деловая хватка.
Вита и Нельсон пришли первыми, если не считать рассыльного из «Остермана», жилистого бритоголового юнца с кольцом в брови. Вита замерла, увидев, как он раскладывает сандвичи, и Нельсон чуть на нее не налетел. Парнишка ухмыльнулся через плечо и продолжил выкладывать завернутые сандвичи на серебряный поднос.
— Заваливайте, — сказал он, пригнулся на низкий старт и с размаху запрыгнул животом на полированный стол. Вита шмыгнула в угол и загородилась Нельсоном. Парнишка проехался по столу и кубарем скатился на пол.
— Время мое истекло, и я вас покидаю. — Он колесом выкатился в коридор.
— Господи, — простонала Вита за спиной у Нельсона и без сил рухнула в кресло под темными портретами колониалистов в огромных париках. Нельсон сел рядом и ногой задвинул свой ленч под кресло.
— Хотите чего-нибудь выпить?
Вита мотнула головой. Нельсон все равно встал и пошел в обход стола к буфету. Там стояли серебряные цилиндры с чаем и кофе, но он налил Вите стакан воды из хрустального графина и помедлил, разглядывая художественно уложенные сандвичи. Каждый был в бумажной обертке, на которой фломастером подписали инициалы. «А. А.» лежал на самом верху. Нельсон обернулся на дверь и приподнял его, чтобы посмотреть, кто снизу.
— Нельсон! — зашипела Вита. — Да как вы можете!
— Я просто считаю их, — шепотом ответил Нельсон, — чтобы узнать, сколько будет народу.
Он взял в руку один из сандвичей — тот оказался теплым и весил больше, чем весь Нельсонов ленч. Палец без предупреждения вспыхнул огнем. Вита сдавленно вскрикнула; Нельсон, не отпуская сандвич, обернулся и увидел, что в дверь входит Вейссман в сопровождении Пропащих Мальчишек. Вейссман нес на лице широчайшую, самую дружескую улыбку. В левой руке он держал скатанную Витину статью, а правую протянул ей через стол.
— Дорогая! — вскричал он.
Вита судорожно приподняла руку. Пропащие Мальчишки застыли при виде Нельсона, а Вейссман остановился, так и не пожав Вите руки. Он обернулся к Нельсону, который держал чужой сандвич.
— У-ох, — сказал Дан.
— Снова он, — сказал Вик.
— Жулик, — сказал Боб.
Вейссман открыл и снова закрыл рот, затем повернулся к Вите и взял ее руку, все еще дрожавшую в воздухе.
— Моя дорогая. — Он задержал ее ладонь в своей. — Я с нетерпением ждал сегодняшнего семинара. От вашей статьи невозможно оторваться.
Вита пискнула. Под взглядами Пропащих Мальчишек Нельсон положил сандвич на поднос, легонько похлопав его на прощание.
— Ладно, — сказал он, обходя стол. — Вита, я, наверное, пойду.
Однако путь к отступлению теперь преграждали Марко Кралевич и Лотарингия Эльзас, которые под ручку входили в дверь. Профессор Эльзас, как всегда, была в длинной набивной юбке и свитере из корабельного каната, зато профессор Кралевич явился героем гонконгского боевика — в черном блестящем шелковом костюме, майке и черных шлепанцах. Эльзас терлась щекой о его коротко стриженную макушку. Лотарингия была рядовая внештатница и не имела права сюда приходить, но не нашлось никого, кто бы сказал это Кралевичу.
Нельсон взглянул на Виту, проверяя, видела ли она новоприбывших. Если откроется постоянная вакансия, борьба пойдет между ней и Лотарингией Эльзас. Однако Вита сидела, плотно зажмурившись. Оба теоретика скакнули к буфету и схватили по сандвичу, не читая, что написано на обертке.
Нельсон снова бочком двинулся к двери — и наткнулся на Пенелопу О, субтильную нервозную британку, специалистку в области сексуальных исследований, занимающую в университете персональный профессорский пост имени Хью М. Хефнера[57]. Ее взяли на факультет и учредили персональную кафедру после книги «Читая маткой: я ставлю классику на хор», в которой она излагала свои фантазии о сексе с великими писателями: с Редьярдом Киплингом в позиции «мужчина сверху», с Платоном по-собачьи, с Вирджинией Вульф на сафический манер. В результате по всей Северной Америке молодые ученые погрузились в новое прочтение литературы, втягивая безответных умерших писателей в свои все более изощренные фантазии: петтинг с Генри Джеймсом, Эмили Дикинсон в коже, менаж-а-труа между У. X. Оденом, Эрнестом Хемингуэем и Эдной Сент-Винсент Миллей[58].
Пенелопа О часто появлялась с кем-нибудь из своих первокурсников, хорошеньким мальчиком или девочкой; сегодня она пришла одна, на десятисантиметровых каблуках, в черных лосинах с рисунком и спущенном с одного плеча свитере, из-под которого выглядывала черная кружевная лямка на худом бледном плече. Жила она, по всей видимости, исключительно на сигаретах и кофе, и воздух вокруг нее вибрировал на частоте никотина. Пропащие Мальчишки только глянули на нее и, как по команде, отступили к стене. Профессор О смерила Нельсона взглядом, потом живо шагнула к Вейссману и протянула руку.
— Мортон, — произнесла она с четким британским выговором. — Какая приятная встреча.
— Ваш слуга, Пенелопа, — сказал Вейссман. В полтора раза выше и в два раза шире, он обеими руками взял ее хрупкую ладонь и склонил голову. По всем возможным основаниям — культурным, идеологическим, сексуальным — они друг друга ненавидели.
Теперь Нельсон мог наконец сбежать, но, когда он протискивался мимо Виты, та ногтями больно ухватила его за локоть и усадила рядом с собой. Она вымученно улыбалась, хотя никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Нельсон протянул ей стакан; Вита даже не заметила, и Нельсон сам залпом выпил холодную воду.
Вошел, сутулясь, Стивен Майкл Стивенс, элегантный и изможденный. Следом, к удивлению Нельсона, показались Куган и Канадская Писательница. Творческих сотрудников почти никогда не приглашали на подобные мероприятия; неловко, если при обсуждении литературы присутствует живой литератор. Куган, во всяком случае, не терялся: под материнским взглядом Канадской Писательницы он направился прямиком к
