запрокинулась назад, и он увидел мир перевернутым: темная масса горизонта была теперь над ним, а сверкающее звездами небо – под ним. Перевернутый горизонт болтался из стороны в сторону вместе с раскачивающейся головой, и Грегори услышал звук, напоминающий кашель, как будто кто-то задыхался. Небо начало темнеть, звезды меркнуть, и Грегори понял, что он теряет сознание, а кашляющий звук исходит от него самого. Ему придавило дыхательное горло.
– Поосторожнее! – крикнул кто-то. – Он задыхается!
Ему подняли голову, и звук удушья прекратился. Грегори впервые за все время после того, как пришел в себя, увидел Джиллиан. Правда, увидел он ее перевернутой. Округлое лицо Джиллиан склонялось над ним, волосы развевал ветер, хлеща прядями по губам и глазам. Ему было трудно понять выражение лица Джиллиан, но глаза ее были расширены, и в них сверкали слезы. Она шмыгнула носом и провела рукой рядом с лицом Грегори, и он подумал, что, наверное, она гладит его.
– Осталось совсем недолго, дорогой, – произнесла она напряженным голосом. – Скоро ты будешь с Ней.
Джиллиан приподняла его голову немного выше, и теперь Грегори смог увидеть свое тело. Он был совсем голый, руки скрещены на талии и связаны в запястьях. Все тело расписано темными полосами, кружками и черточками, что создавало впечатление прихотливого иероглифического текста.
Я – текст, подумал Грегори; нет, неверно, исправился он, я – всего лишь основа, пергамент. Текст написан на мне.
Между темными человеческими фигурами Грегори разглядел участки освещенного звездами ночного пейзажа и понял, что его несут ногами вперед вниз по спиральной дорожке, проложенной по искусственному холму. Люди, что несли его, постоянно дергались из стороны в сторону, так как дорога была весьма неровной, и им приходилось больше следить за ней, на Грегори они не обращали практически никакого внимания. От напряжения они закусили губы, волосы им трепал и спутывал ветер.
– Ну что ж, в этом году вроде ты неплохо провернул свое дело на вершине холма, Мик, – проговорил Тед, слегка задыхаясь.
Он держал Грегори где-то у лодыжки.
– Спасибо, – пробурчал Кожаная Кепка.
– Мне нравятся аккуратно подстриженные лужайки, – заметил Тед.
Кто-то из носильщиков споткнулся, голова Грегори снова запрокинулась, и он увидел перевернутую дорогу, которую они уже прошли.
– Пожалуйста, помедленнее! – взмолилась Джиллиан, чуть не плача.
Голову Грегори снова подняли.
Грегори, несмотря на состояние почти полной отрешенности, впервые за все время почувствовал настоящий страх. Я избран, подумал он. Я буду на фотографии нынешнего года. И мое изображение повесят на стене паба.
Пара резких звуков, напоминающих звук пальбы, прорвалась сквозь завывание ветра и шарканье идущих ног, и Грегори услышал равномерное пыхтение трактора. Он успел разглядеть приземистую машину, тащившуюся по дороге с выключенными фарами. Тут Грегори перевернули и передали другой группе людей на прицепе. Здесь его усадили между женщиной из сувенирной лавки и барменом. Джиллиан попыталась последовать за ним на прицеп, но ее удержали.
– Ну-ну, дорогая, – произнесла Маргарет, мягко, однако решительно взяв ее за плечи.
– Нет! – крикнула Джиллиан, вырываясь. – Я должна ехать с ним!
Маргарет бросила взгляд в сторону прицепа.
– А почему бы ей не пойти? – спросила Маргарет с заметным раздражением в голосе.
– Пусть едет, – сказала женщина из сувенирной лавки. – Это ее право.
Джиллиан презрительно сбросила с плеча руку Маргарет и, высоко подняв голову, взгромоздилась на прицеп. Она подождала, пока бармен подвинется, а затем присела на колени рядом с Грегори, но так, что он не мог ее видеть. Прицеп рванул вперед, и Грегори наблюдал затем, как маленькая группка людей – человек из пятнадцати или двадцати – последовала за ними пешком. Дорога тускло сверкала у них под ногами в ярком свете звезд.
Тропа, поле и холм покачивались из стороны в сторону, и Грегори понял, что это Джиллиан покачивает его. Он слышал ее всхлипывания и бессловесное бормотание. Грегори попытался заставить себя размышлять, попытался вспомнить все, что мог, о той стене с фотографиями в пабе. Помимо неспособности двигаться, Грегори страшно угнетала и неспособность говорить. Если бы он мог, он выразил бы им свое восхищение, свой глубочайший восторг и понимание того, что они делали. И если бы они спросили его, он бы, возможно, согласился принять участие в их обрядах по доброй воле, из инстинкта игрока или по крайней мере из стремления выйти за пределы своего статуса академического наблюдателя местных обычаев. И не было никакой нужды накачивать его наркотиками и связывать, словно борова. Ну, правда, если это необходимая составная часть ритуала, он, вне всякого сомнения, сам согласился бы на все из уважения к фундаментальным основам морали аборигенов, ведь, как полагал Грегори, жителей Силбери в каком-то смысле также можно было отнести к аборигенам…
Затем Грегори в голову пришла странная мысль. Нет, нет, нет… Полнейшее безумие!… Он закрыл глаза. Движение прицепа и то, как Джиллиан гладила и укачивала его, пробудили в нем самые страшные подозрения. Он здесь совсем один, затерянный среди бескрайнего океана тьмы и пытающийся отыскать хоть какой-то обрывок надежды в этой безумной ситуации. Никто во всем мире не ждет его: Мартин велел ему отдохнуть недельку подальше от Лондона, миссис Спидвелл, хозяйка из Солсбери, забьет тревогу по поводу его исчезновения не раньше, чем дня через два. Конечно, к тому времени ему, возможно, самостоятельно удастся выбраться из переделки, в которую он нежданно- негаданно угодил, и как-нибудь он уж переживет те испытания, что уготовили для него странные обитатели загадочной деревни. Однако чем больше Грегори вслушивался в громыхание трактора у себя за спиной и в слюнявое бормотание Джиллиан, тем больше у него возникало сомнений относительно благополучного освобождения.
Ветер усиливался и становился все пронзительнее. Он шумел и свистел вокруг с сатанинской силой. Когда Грегори снова открыл глаза, то за прицепом узрел тот самый вид, которым уже любовался с кургана. Поселяне, идущие по тропинке в темноте, темный дом Джиллиан у подножия холма, черная лента дороги, горстка огоньков, светящихся в темной деревне на дамбе. Кожа у него на животе и ногах между темными символами казалась мертвенно-бледной. Он был похож на труп. Грегори пришло в голову, что он давно уже должен был впасть в панику. Но затем он понял, что в его нынешнем состоянии, когда он не способен ни двигаться, ни разговаривать, когда он даже не ощущает биения собственного сердца и звук своего дыхания, паника просто невозможна.
У Грегори возникла абсурдная в данных обстоятельствах тоска по блокноту, по возможности записать свои мысли относительно того, что паника представляет собой чисто физиологическое явление. Затем он услышал скрежет колес трактора по гравию, и в поле его периферийного зрения вошла площадка перед длинным курганом: белый гравий, высокие серые мегалиты у входа, длинная черная насыпь кургана.
О нет, подумал Грегори. О нет! Только не это!
Трактор остановился, и жители деревни полукругом собрались за прицепом. Женщина из сувенирной лавки поднялась на ноги и стала лицом к ним, повернувшись к Грегори спиной. Волосы ее развевались на ветру, юбку порывами ветра прижимало к ногам.
– Всем нам хорошо известно, ради чего мы собрались здесь, – произнесла она громко, пытаясь перекричать шум ветра. – Давайте же начнем.
Она отошла в сторону, а на прицеп забрался мужчина – тот самый Кудрявый. Он выглядел одновременно и несколько смущенно, и торжественно в свободных брюках, свитере, галстуке – ни дать ни взять работяга в церкви. Только на нем были не туфли, а сапоги. Когда он приблизился, Джиллиан вскочила, а Грегори упал навзничь. Он услышал, как стукнулась его голова о деревянный настил
