Бруно — потому что его заставили замолчать. Бруно противно сопел.
— Завтра мы собираемся в штат Мэн. Уедем до полудня. Мать, я и шофер. Завтрашняя ночь очень подходящая, как и все другие, кроме четверга. Любое время после одиннадцати…
Он продолжал говорить, повторяя то, что Гаю уже давно было известно, но Гай не останавливал его, потому что, знал: он войдет в тот дом и всё сбудется.
— Два дня назад я сломал замок с черного хода. Я был пьян и так хлопнул дверью… Они не будут чинить его, им не до этого. Но если и починят, то… — И Бруно вдавил в ладонь Гая ключ. — Вот, я тебе принес тут.
— А это что?
— Перчатки. Дамские перчатки. Но они растягиваются. — И Бруно рассмеялся.
Гай ощутил в руке мягкие хлопчатобумажные перчатки.
— Пистолет у тебя? Где он?
— В нижнем ящике.
Гай услышал, как Бруно опирается на письменный стол и выдвигает ящик. Вот он дотронулся до абажура, зажегся свет. Бруно, огромный и высокий, был одет в новенькую куртку для поло, такую бледную, что почти белую, в черные брюки с тонкой белой полосой. Вокруг шеи было замотано белое шелковое кашне, длинные концы которого свисали. Гай оглядел его с ног до головы — от коричневых полуботинок до слипшихся напомаженных бриолином волос, словно по его физическому виду можно было составить впечатление о том, чем вызвано изменение его внутреннего настроя или хотя бы в чем оно состоит. В его манере чувствовалась доверительность, даже что-то братское. Бруно захлопнул ящик с пистолетом и вернулся к Гаю. Лицо Бруно потяжелело по сравнению с последним разом, когда Гай видел его, и было возбужденным и оживленным как никогда. Серые глаза казались необычно большими от слез и даже золотистыми. Он взглянул на Гая так, словно пытался найти какие-то слова или ожидал от Гая помощи в поиске этих слов. Затем он облизал губы, кивнул и протянул руку к лампе. Свет погас.
После того как Бруно ушел, казалось, что он остался. Их было двое в комнате, тихой и сонной.
Серый свет заполнял комнату, когда Гай проснулся. Часы показывали 3.25. Он скорее воображал, чем помнил, что в то утро ему пришлось встать на телефонный звонок и на вопрос Майерза, почему он не приходил в офис, сказаться приболевшим. Ладно, черт с ним с этим Майерзом. Он лежал, стараясь отогнать тоску и втемяшить в думающую часть мозга мысль о том, что сегодня вечером он сделает это и после предстоящей ночи всё будет закончено. Затем он встал и неторопливо проделал обычный ритуал, предназначенный для утра — бритье, душ, одевание, сознавая, что ничто другое не имеет сейчас значения до времени между 11 часами и полуночью, времени, которое ни приблизить, ни отодвинуть невозможно, которое само неотвратимо настанет. Он чувствовал, что ступил на четкий путь и свернуть с него он не сможет, даже если бы и захотел.
Среди позднего завтрака в кафетерии недалеко от дома на него вдруг нашло дикое ощущение, будто обо всем, что он должен сделать, он рассказал Энн и та слушала его спокойно, как бы понимая, что всё это необходимо для его блага, потому что сделать то, что он собирается сделать, абсолютно необходимо. Это выглядело таким естественным и неизбежным, что, как он чувствовал, об этом должен знать весь мир, человек, мирно жующий за соседним столиком, миссис Маккосленд, убирающая сейчас холл после его ухода — она как-то особенно по-матерински улыбнулась ему, когда он уходил, и спросила, хорошо ли он себя чувствует. Календарь на стене кафетерия показывал, что сегодня 12 марта, пятница. Гай некоторое время сидел, уставившись на календарь, затем закончил свою трапезу.
Ему захотелось подвигаться. Он решил пройтись по Мэдисон-авеню, затем по Пятой до конца Центрального парка, через Центральный парк до Пенсильванского вокзала, после чего у него будет время сесть на поезд и доехать до Грейт-Нека. По дороге он начал размышлять, как он будет действовать, но он быстро забросил это занятие, потому что оно сразу же опротивело ему, как школьный урок, который он уже сто раз выучил. В витрине магазина на Мэдисон-авеню его пристальное внимание привлекли медные барометры — словно у него скоро праздник, и они уже его, и он играет ими. Любой из этих барометров красивее того, что есть на яхте Энн, это определенно. Надо будет купить один из таких, прежде чем они поплывут на юг в свадебное путешествие. Он думал о своей любви, как о богатстве.
Гай уже дошел до северной границы Центрального парка, когда до него дошло, что у него нет с собой пистолета. И перчаток тоже. А времени четверть восьмого. Хорошенькое начало! Он поймал такси и попросил водителя, чтобы тот побыстрее подвез его к дому.
В конце концов, времени еще вполне хватало, настолько хватало, что он несколько минут в рассеянности походил по комнате. Может, стоить надеть ботинки на каучуковой подошве? А шляпу надевать? Он достал из нижнего ящика письменного стола 'люгер' и положил его на стол. Под пистолетом был сложенный листок с планом, нарисованным Бруно. Гай раскрыл листок, но тут же выбросил его в мусорную корзину — настолько всё в нем было знакомым. Затем он взял пурпурные хлопчатобумажные перчатки из ночного столика рядом с кроватью. На перчатках висела желтая карточка — билет до Грейт- Нека.
Взгляд его остановился на 'люгере', и пистолет показался ему как никогда огромным. Идиотизм со стороны того, кто сделал такую громадину! Он достал собственный маленький револьвер из верхнего ящика. Его перламутровая ручка так красиво сияла! Его короткий и узкий ствол выражал любопытство и готовность к работе, а также сдержанную и мужественную силу. Нельзя забывать, что он собирался оставить 'люгер' там, в спальной комнате, потому что это был пистолет Бруно. Впрочем, теперь, похоже, не имеет смысла тащить с собой эту тяжелую штуковину только ради этого. Он действительно не чувствовал теперь никакой враждебности в отношении Бруно, и это показалось ему странным.
Какое-то время Гай был в крайней растерянности. Конечно, надо брать 'люгер', ведь в плане стоял 'люгер'! И Гай положил 'люгер' в карман пальто. Затем взял с письменного стола перчатки. Перчатки были пурпурного цвета, а фланелевый чехол его револьвера — лавандового. Внезапно ему подумалось, что перчатки и чехол пистолета гармонируют друг с другом по цвету и надо взять маленький револьвер, а потому переложил 'люгер' из кармана пальто в нижний ящик стола, а револьвер сунул в карман. Он и не проверял, всё ли взял, потому что так часто читал планы Бруно, что чутьем чувствовал: всё обстоит как надо. Затем он налил себе стакан воды, но вылил воду в плющ: он подумал, что чашечка кофе будет ему полезнее, она взбодрит его. Кофе он выпьет на станции в Грейт-Неке.
В поезде его нечаянно толкнули в плечо, и в этот момент, когда его нервы были напряжены до предела и он ждал любого подвоха, у него в голове выстроилась цепочка слов, которые чудом не оказались на языке: 'У меня в кармане вовсе не оружие. Я никогда не смотрел на эту штуку как на оружие. Я купил его не потому, что это оружие'. И сразу ему стало легче, потому что он знал, что собирается убить этой штукой. Он был такой же, как Бруно. Ему не раз приходила в голову эта мысль, только он трусливо отметал ее. Бруно приготовил для него каждый шаг, и всё пройдет хорошо, потому что у Бруно всё всегда проходило хорошо. Мир устроен для таких, как Бруно.
Когда он вышел из поезда, на улице была изморось, почти мокрый туман. Гай пошел прямо к стоянке автобусов по указанному Бруно маршруту. Через окошко автобуса дул ветер, более прохладный, чем в Нью-Йорке, чувствовалась свежесть загородного воздуха. С освещенной стоянки автобус нырнул в темноту дороги с домами по обеим сторонам. Гай вспомнил, что хотел выпить кофе на станции. Оплошность вызвала у него такое раздражение, что он чуть не вышел из автобуса, чтобы поехать назад. После чашечки кофе он иными глазами смотрел бы на мир. Ведь речь идет о его жизни. Но на остановке 'Грант-стрит' он вышел, как заведенный, и ощущение того, что он движется точно по проложенной колее, вернуло ему самообладание.
Он шлепал по мокрой и грязной дороге. Перед ним пробежала девушка, за ней захлопнулась дверь, и этот звук прозвучал мирно и знакомо. Вот фонарный столб, помеченный на всех планах Бруно, и одинокое дерево, а дальше влево темнота и деревья. Вокруг лампы висел маслянистый желто-голубой ореол. К нему медленно приближался автомобиль, свет его фар прыгал на неровностях дороги. Автомобиль поравнялся с ним и поехал дальше.
Назначенный пункт появился перед ним внезапно, словно перед ним поднялся занавес и открыл ему сцену, которая была ему хорошо знакома: белая длинная оштукатуренная стена семи футов в высоту, на фоне которой там и тут чернеют тени свисающих через нее вишневых деревьев, а далее торчит треугольник крыши дома. 'Собачьего дома'. Гай пересек улицу. До него донесся шум медленных шагов. Он переждал в
