— И что это значит? Это денежная премия или что-то еще?
— Денежная? Я не знаю. Возможно, это просто знак признания. Рассказ замечательный.
Да, это был замечательный рассказ, в основу которого легла выдуманная Ингхэмом история жизни и надлома одного его нью-йоркского друга, шизофреника.
— Спасибо, — спокойно произнес Ингхэм, но его лицо покраснело от гордости и легкой неловкости за неожиданную славу.
— Ты уверен, что моему багажу в машине ничего не угрожает?
Ингхэм улыбнулся:
— Резонный вопрос. И весьма своевременный. Так что давай отчаливать.
Когда они отъехали от ресторана, Ингхэм остановился и купил несколько вчерашних газет и воскресный выпуск «Геральд трибюн». Затем они двинулись по направлению к Хаммамету.
— Ты устала? — спросил он.
— Не знаю. Должна бы. Который час? Девять утра по-нашему, а я не спала практически всю ночь.
— Тогда поспи после обеда. Как тебе нравится этот вид?
— Потрясающе! И, бог мой, как жарко! — Она сняла свой белый плащ, оставшись в цветастой блузке без рукавов.
Наконец Ингхэм провозгласил:
— А вот и Хаммамет! — и тут же осознал, что его радостный возглас прозвучал так, как если бы он объявил: «А вот мы и дома!»
Они съехали с широкой дороги — трио верблюдов размеренно двигалось вдоль обочины, но Ина этого не заметила — и вырулили на пыльный асфальт, петлявший по деревушке.
— Тут особенно не на что смотреть, — сказал Ингхэм. — Городок по большей части состоит из арабских домишек и причудливых зданий отелей, но они все дальше, на побережье.
— А где живешь ты?
— Налево. Вот здесь. — Они как раз проезжали мимо его улочки, Ингхэм увидел Иенсена и «Кафе де ла Плаж». Очевидно, Иенсен направлялся в кафе. Он глядел себе по ноги и не заметил Ингхэма. — Я подумал, что тебе прежде захочется к себе в отель, до того как ты познакомишься с моим жилищем.
— О, я не знаю.
Но они уже сделали дугу, направляясь к вытянувшимся вдоль побережья отелям.
— Какой чудесный замок! — воскликнула Ина.
— Это старинный форт. Построен еще испанцами.
И вот они подъехали к «Ла Рен», миновали широкие ворота, прошелестели гравием между высокими пальмами и зарослями бугенвиллей и четкой линией невысоких грейпфрутовых и лимонных деревьев. Все это выглядело весьма впечатляюще! Ингхэм почувствовал даже прилив гордости, как если бы лично являлся владельцем этого места.
— Похоже на старинную плантацию! — восхитилась Ина.
Ингхэм рассмеялся:
— Принадлежащую массе французу. Подожди, что ты скажешь, когда увидишь пляж. — Открывая парадную дверь отеля, Ингхэм столкнулся нос к носу с Моктой. — У тебя найдется пара минут, Мокта?
Он впервые видел Мокту с пустыми руками.
— Mais oui, m'sieur[24].
Ингхэм представил его мадемуазель Паллант, объяснив, что Мокта обслуживает бунгало. Мокта взял ключи от 19-го номера и помог донести багаж.
Номер был превосходным, с выходящими на море окнами и дверью, которая выходила на просторную белую террасу с затейливым парапетом.
— Это действительно потрясающе красиво! — воскликнула Ина.
Справа от них тонуло в море неправдоподобно огромное солнце.
— Я просто умираю, как мне хочется в душ. — призналась Ина.
— Так вперед. Мне…
— Ты можешь подождать меня? — Она принялась расстегивать пуговки на блузке.
— Разумеется. — Он купил газеты и теперь хотел бы просмотреть их.
— Так ты нахватался здесь арабского?
Ингхэм засмеялся:
— Ты имеешь в виду то, что я сказал Мокте? «Спасибо, скоро увидимся»? Я больше ничего не знаю. Мне это страшно действует на нервы, в разных разговорниках слова пишутся по-разному. «Асма» — это иногда «есма». А «фатьма»… — Ингхэм расхохотался. — Вначале я подумал, что так зовут девчонку, которая приходит прибираться у нас, производное от «Фатима». А оказалось, что это значит «девушка» или «горничная». Так что, если тебе понадобится здесь горничная, кричи «фатьма».
— Я запомню.
Запах мыла тронул ноздри Ингхэма, но пара не было. Она, вероятно, принимала прохладный душ. Ингхэм принялся за «Геральд трибюн».
Ина вышла из ванны, завернутая в большое белое полотенце.
— Ты знаешь, чего мне хочется?
— Чего?
— Лечь в постель.
Ингхэм встал:
— Как мило. А ты догадываешься, что мне хочется того же самого?
Он обнял ее поверх полотенца. Затем подошел и запер дверь изнутри.
Потом опустил высокие жалюзи окна на балкон.
На этот раз все получилось как надо. Все было как в прежние времена, как всегда у него бывало с Иной. Он изгнал из памяти глупую историю с девушкой из Пенсильвании, решив, что причина его тогдашней неадекватности заключалась в том, что он любит одну только Ину. Она его обожала. Она была потрясающей в кровати. Почему он был таким дураком все эти дни, удивился Ингхэм. Почему решил, что больше не любит ее. Они выкурили по сигарете, затем снова принялись ласкать друг друга. И уже через двадцать минут Ингхэм был готов снова заняться любовью.
Ина подсмеивалась над ним.
Ингхэм улыбался, счастливый и утомленный:
— Как видишь, я берег себя для тебя.
— Я начинаю тебе верить.
Ингхэм дотянулся до телефона. Он заказал шампанское в ведерке со льдом — заказал на французском.
— Ты не собираешься одеваться?
— Частично. Да ну их к дьяволу. — Он поднялся с постели и натянул на себя брюки. Затем набросил рубашку, но не стал застегиваться. Его так и подмывало ехидное желание поинтересоваться: «Джон был так же хорош в постели?» Но он подавил его.
Ина выглядела прекрасной, руки заложены за голову, сонное лицо улыбалось ему, глаза полузакрыты от полного удовлетворения. Под простыней она вытянула ноги, затем подобрала их снова.
Ингхэм погасил желание, закурив сигарету. Разве вся жизнь не ради этого, спрашивал он себя. Разве это не самое важное в жизни? Разве это не важнее даже его книги?
— О чем ты думаешь?
Ингхэм сел рядом на краешек постели и погладил ее под простыней.
— Я думаю о том, что ты самая сексуальная женщина на земле.
В дверь постучали.
Ингхэм поднялся с кровати. Он дал чаевые официанту, затем отсчитал ему два динара и кучу мелочи за шампанское.
— За тебя, — произнес Ингхэм, поднимая свой бокал.
— За тебя, любимый, и твою книгу. Она тебе нравится?
— Думаю, что да. Иначе бы я не писал. Тема та же, что и раньше, но…
