— Твой друг Адамс обещал свозить меня куда-нибудь завтра утром.
— О, у тебя с ним было свидание?
— Он позвонил мне сегодня утром, как раз около десяти.
— Хорошо. — Ингхэм улыбнулся. — Тогда я завтра поработаю.
— Как плохо, что у тебя нет телефона.
— Я всегда могу позвонить тебе. От Мелика или из кафе.
— Да, но мне хотелось бы поболтать с тобой вечером.
Несколько раз Ина звонила ему поздно вечером из своего дома в Бруклине. Это не всегда было удобно, поскольку телефон находился в гостиной.
— Я могу присутствовать персонально. Всю ночь. Хочешь?
— Всю ночь? Но ведь ты не захочешь оставаться до завтрака, верно?
Ингхэм промолчал. Он знал, что сегодня вечером может остаться у нее в номере. И не ждать завтрака.
День пролетел, как сладкий сон. Никуда не надо было спешить, ни с кем не надо было встречаться. Они поехали ужинать в «Фурати», где потом немного потанцевали. Ина отлично танцевала, но не слишком увлекалась танцами. Два молодых араба в строгих европейских костюмах приглашали ее танцевать, но она отказала обоим.
На открытой террасе, где они сидели за столиком, было довольно темно. Единственным источником света служил полумесяц в небе. Ингхэм чувствовал себя счастливым и успокоенным. Ему как бы слышался вопрос Ины: «Все и вправду так же, как раньше? Ты действительно ни в чем не упрекаешь меня?» Однако ему казалось, что заводить разговор на эту тему не стоит.
— О чем ты думаешь? — спросила она. — О своей книге?
— Я думаю о том, что люблю тебя одинаково сильно, как в постели, так и вне ее.
Она тихонько рассмеялась, одним горлом.
— Давай поедем домой. В отель. — Пока Ингхэм пытался поймать взгляд официанта, она сказала: — Я должна купить тебе другие запонки. Как ты думаешь, у них здесь можно найти хорошие? Мне бы хотелось купить запонки и для Джои.
Покидая номер Ины немногим позже часу ночи, Ингхэм подумал, что хотел бы жить с нею вместе. Хорошо бы, чтобы в номере имелась еще одна комната, где он смог бы работать — днем, разумеется. Затем он вспомнил о своих непрезентабельных комнатках, ожидавших его на улице Эль-Ут, и порадовался, что они у него есть. Он знал, что от усталости и счастья у пего слегка кружится голова.
На следующий день ему работалось с необыкновенной легкостью и он написал восемь страниц. Но во время коротких перерывов между работой он думал лишь о Ине. Останется ли она с ним на все три недели своего отпуска или улетит в Париж уже через неделю? Упаковывать ли ему свои вещи и лететь вместе с ней? И если нет, то почему? А если он решится сделать ей предложение, то когда лучше всего начать этот разговор? И нужно ли им более серьезно (на самом деле они пока это никак еще не обсуждали) поговорить о Джоне Кастлвуде или лучше избегать этой темы? Он принял решение только по поводу последнего: ему не стоит заводить этот разговор. И если Ина не заговорит об этом, ему самому не следует этого делать.
Он позвонил ей в отель от почты в четыре тридцать, но Ины на месте не оказалось. Ингхэм оставил сообщение, что позвонит в семь тридцать. К этому времени она наверняка вернется, подумал он.
— Ты куда-то собираешься сегодня вечером? — спросил его Иенсен, когда Ингхэм вернулся. Он мылся во дворе.
— Да. Если только НОЖ не продержит Ину при себе весь вечер. Хочешь пойти с нами, Андерс? Я подумал, что мы могли бы съездить в Тунис для разнообразия.
Иенсен, как всегда, помедлил с ответом.
— Нет, спасибо, я…
— Да хватит тебе, что тебя останавливает? Давай поищем в Тунисе местечко повеселее.
И Иенсен сдался на его уговоры.
В семь тридцать Ингхэм отправился на поиски Ины. Он прихватил с собой позабавившее его письмо от одного из своих почитателей, полученное им сегодня. Этот парень из Вашингтона писал, что взял почитать из местной библиотеки его книгу «Игра в «Если» и пришел в дикий восторг от прочитанного, однако предлагал улучшить ее, изменив конец, и его идея полностью сводила на нет замысел всей книги.
Ина была у себя. Она пригласила его войти.
Она одевалась и красилась перед зеркалом. Он поцеловал ее в щеку.
— Я пригласил Иенсена с нами. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Нет. Правда, он ужасный молчун, — немного насмешливо обронила она.
— Не всегда. Я попробую разговорить его сегодня. Иногда он бывает очень забавным. Как-то во всех газетах писали о свадьбе неких королевских особ, кажется у него на родине. Ему это осточертело читать, и он выразился следующим образом: «Сексуальные взаимоотношения всегда вызывали у публики преувеличенный интерес, но, когда на простынях вышиты королевские монограммы, она вообще сходит с ума». — Ингхэм рассмеялся.
Ина, по-прежнему наклонившись к зеркалу, тоже тихонько рассмеялась.
— Он сказал, что сам бы ничего не смог при таких обстоятельствах.
— Он гомик, верно?
— Да. Я же говорил тебе. А что, это так заметно? Мне так не кажется.
— О, женщина всегда это чувствует.
«Потому что гомосексуалисты не выказывают к ним интереса», — подумал Ингхэм.
— Чем ты занималась сегодня с НОЖем?
— С кем?
— С НОЖем. Нашим Образом Жизни. Адамсом.
— О, мы ездили в Картаж. Полюбоваться Сиди… как дальше?
— Сиди-Бу-Зид.
Она повернулась от зеркала, улыбаясь.
— Он и вправду очень много знает. Из истории и о прочих вещах. А кофейный домик в Сиди просто сказочный! Тот, что наверху.
— Да. Где все возлежат на циновках, как в Греции. Я надеюсь, что НОЖ оставит и мне хоть что- нибудь интересное, чтобы я мог показать тебе.
— Не будь глупым. Я приехала сюда не для того, чтобы заниматься туризмом. Я приехала повидаться с тобой. — Она пристально смотрела на него; и хотя она не бросилась ему на шею, для него это значило куда больше, чем если бы она его поцеловала.
Она была женщиной, на которой он собирался жениться, подумал Ингхэм. И жить с нею до конца своей жизни. Ингхэм уже намеревался нарушить возникшее молчание, становившееся невыносимо значимым, и извлечь на свет божий позабавившее его письмо, когда она неожиданно спросила:
— Кстати, а эта история с Абдуллой — правда? Его действительно убили неподалеку от отеля?
— Не знаю. Насколько мне известно, никто ничего толком не знает.
— Но Фрэнсис утверждает, что ты слышал крик. Он говорит, кричали на твоей террасе.
Упоминал ли НОЖ о захлопнувшейся двери? Вполне вероятно. Наверное, разболтал, что французская пара из соседнего бунгало слышала, как кто-то упал, а потом хлопнули дверью.
— Да, я слышал. Но ведь было два часа ночи. Темно.
— И ты не выглянул?
— Нет.
Она смотрела на него вопросительно:
— Это любопытно, ведь с той ночи араб исчез. Ты считаешь, что его убили другие арабы?
— Кто знает? Абдулла не пользовался любовью своих соотечественников. Подозреваю, что в драке они способны на все. — Ему захотелось рассказать ей об арабе с перерезанным горлом, но он передумал, потому что не хотел ее шокировать. — Я видел довольно неприятное происшествие как-то ночью возле «Кафе де ла Плаж». Один из арабов здорово набрался. Его выставили за дверь, и он долго стоял на песке, неподвижно уставившись взглядом на дверь с таким угрожающим видом, как если бы собирался достать этого парня даже из-под земли. Никогда не забуду его застывшего взгляда.
