Рассказы

девушке по имени Эдит Витком, которая растягивала дни, пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение, почему не было письма. Вот сейчас в Скрэнтоне, в Пенсильвании, она не теряет надежду получить ответ. Что за человек этот Дасенбери? Еще один Казанова? Женатый мужчина, решивший пофлиртовать? Кто из тех шести-восьми мужчин, встречаемых им в доме, Дасенбери? Один из молодых людей, которые торопятся на работу в восемь тридцать утра? Или, может быть, это тот медлительный тип в фетровой шляпе? Дон никогда не обращал особого внимания на своих соседей.

Он затаил дыхание и вдруг на мгновение остро ощутил всю боль ее одиночества, почувствовал, как последняя капля надежды еще теплится в ее груди. Одно лишь слово могло бы сделать ее счастливой. Или, вернее, Дасенбери мог бы.

— Подонок, — прошептал он.

Он отложил костюм, подошел к столу и написал на клочке бумаги: «Эдит, я люблю тебя».

Ему понравилось, как эта фраза выглядит на белом листе бумаги. Казалось, он уладил важное дело, которое было на грани провала. Дон смял листок и бросил его в корзину для мусора.

Потом он спустился вниз, опустил письмо обратно в почтовый ящик и отнес костюм в химчистку. Сначала он шел по Второй авеню и, дойдя до Гарлема, сел в автобус, идущий в центр. Он был голоден, но не мог определить, чего бы ему хотелось. Он старался ни о чем не думать, а просто ждал, когда пройдет ночь и принесут утреннюю почту. В голове неясные мысли о Розалинде сменялись мыслями о девушке из Скрэнтона. Как несчастен человек, как страдает от своих переживаний! Взять его самого, например. Хотя Розалинда и сделала его счастливым, эти последние три недели были настоящей пыткой. Бог мой, ведь прошло уже двадцать два дня! Дон испытывал какое-то странное чувство стыда в тот вечер, осознав, что прошло уже двадцать два дня. Странное чувство стыда? Ничего странного в этом не было, если хорошенько подумать. Ему было стыдно оттого, что он, возможно, позволил себе потерять ее. Ему нужно было решительно сказать ей еще в Жуан-ле-Пэн, что он не просто ее любит, а хочет на ней жениться. Может быть, он потерял ее теперь именно потому, что не сделал этого тогда.

Эта мысль как бы вытолкнула его из автобуса. Пройдя оставшееся расстояние пешком, он мало- помалу полностью освободился от жуткой мысли о своей роковой ошибке.

Внезапно его осенило. В голове возникли неясные идеи, которые, впрочем, не имели конкретной цели. Пока это просто был некий план действий на вечер. Он начал обдумывать его по дороге домой, стараясь как можно более точно представить, что Дасенбери написал бы в ответ на последнее послание мисс Витком, если бы прочитал его и решил ответить. Возможно, и он не стал бы ей писать о своей любви. А просто пожелал бы встретиться с нею. Письмо отняло около пятнадцати минут. Он написал, что не отвечал так долго потому, что не был до конца уверен в своих и ее чувствах. Он хотел бы встретиться еще раз, прежде чем сможет сказать ей что-то определенное, и спрашивал, когда они смогут увидеться. Дон понятия не имел, как зовут Дасенбери, и потому подписался одной буквой Р.

Пока он писал письмо, ему и в голову не приходило отправить его, но прочитав строчки, напечатанные на машинке, он всерьез задумался. Затея с письмом казалась такой безобидной: когда мы снова увидимся? Но в то же время это был бессмысленный обман. Дасенбери, конечно, и думать забыл об Эдит, иначе он не стал бы ждать шесть дней. Раз Дасенбери не продолжил отношений с нею, значит, Дон только продлит ее пребывание в мире грез и несбыточных надежд. Посмотрев на подпись Р, Дон понял, что сейчас он хочет только одного — получить письмо от Эдит, одно счастливое письмо с положительным ответом. Поэтому он допечатал на машинке: «P.S. Напиши мне, пожалуйста, на адрес компании „Дирксен и Холл“, Чейнин-Билдинг, Нью-Йорк».

Если Эдит ответит, письмо он получит. А если через несколько дней письма не будет, значит, Дасенбери ответил ей сам. Если же Эдит напишет, тогда ему следует придумать что-нибудь такое, чтобы прекратить отношения как можно более безболезненно для нее, для ее самолюбия.

Отправив письмо, Дон почувствовал себя свободнее и успокоился. Спал он хорошо и проснулся с уверенностью, что письмо от Розалинды ждет его внизу. Когда же он увидел, что письма в ящике нет (по крайней мере, письма от Розалинды; там лежал лишь счет за телефонный разговор), его охватило разочарование и такое раздражение, которого он не испытывал прежде. Теперь уже ничем нельзя было объяснить отсутствие письма.

Ответ из Скрэнтона пришел на следующее утро на служебный адрес. Дон сразу же увидел его на столе у секретарши и взял конверт. Секретарша так была занята разговором по телефону, что ни о чем не спросила. Она даже на взглянула на него.

«Милый мой», — писала Эдит. Дон, не в силах вынести этого потока сентиментальных излияний, сложил письмо прежде, чем кто-либо в отделе заметил, что он читает его. Письмо вызвало у него смешанные чувства. Он убеждал себя, что вовсе не рассчитывал на ответ, но в то же время понимал, что это неправда. Она предлагала поехать куда-нибудь вместе в следующие выходные (очевидно, Дасенбери был свободен как ветер) и просила его назначить время и место встречи.

Он думал о ней, сидя за своим рабочим столом, думал о страстной, взволнованной незнакомке, которой он не знал и которая полностью зависела от одного его слова. Какая нелепость! А от Розалинды он не мог дождаться даже письма.

— Господи! — прошептал он, вставая из-за стола. Он ушел с работы, не сказав никому ни слова.

Вдруг ему в голову пришла ужасная мысль. Мысль о том, что все это время Розалинда обдумывала, как сообщить ему, что она его не любит и никогда не сможет полюбить. Эта мысль преследовала его. Теперь вместо ее счастливого, удивленного и довольного лица он видел, как она хмурится, выполняя неприятную обязанность и сочиняя письмо, которое положило бы конец всему. Он представлял, как она подбирает слова, чтобы сделать это как можно мягче.

Эта мысль настолько расстроила его, что он уже ничего не мог делать в тот вечер. Чем больше он думал об этом, тем более вероятным ему казалось, что она собирается порвать с ним. Ему представлялось, как постепенно она пришла к этому решению: во-первых, поскучав немного, она занялась работой, стала встречаться с друзьями в Париже и, должно быть, поняла, что может обойтись и без него. Во-вторых, ее могло остановить то, что он был в Америке, а она в Европе — так уж сложились обстоятельства. Но, конечно, самое главное — она поняла, что не любит его. Наверняка так оно и было, потому что человек просто не может так долго пренебрегать тем, кого любит, и не отвечать на его письма.

Он резко поднялся и с ожесточением посмотрел на часы, будто на врага: восемь семнадцать вечера, пятнадцатое сентября. Какой невыносимый груз для его натянутых нервов, сжатых кулаков! Двадцать пять дней, и не сосчитать, сколько минут прошло с тех пор, как он отправил первое письмо… Его мысли выскользнули из-под бремени времени и сконцентрировались на девушке из Скрэнтона. Он понимал, что должен ей ответить. Он снова перечитал ее письмо, на этот раз внимательнее, печально задерживаясь на той или иной фразе, как будто его глубоко затронула ее безнадежная и тоскующая любовь, почти так же, как его собственная. Он чувствовал, что нужно назначить ей место и время встречи. Полная желаний и надежд, пленница собственной любви, она была словно птица, готовая вырваться на волю. Он быстро подошел к телефону и продиктовал телеграмму: «Жди меня Центральном вокзале со стороны Ленсингтон-авеню пятницу шесть вечера. Целую, Р».

Пятница будет послезавтра.

В четверг письмо от Розалинды так и не пришло, Розалинда так и не написала. Теперь ему уже не хватало ни мужества, ни сил, чтобы думать о ней. Он чувствовал только любовь, безграничную, крепкую как скала. Проснувшись в пятницу рано утром, он сразу же подумал о девушке из Скрэнтона. Утром она, наверное, встала и начала собирать сумку, а если она сегодня работала, то весь день провела в воспоминаниях о Дасенбери.

Спустившись вниз, он увидел в почтовом ящике авиаконверт с красно-голубой каемкой. Потрясение, которое он испытал при этом, причинило ему почти физическую боль. Открыв ящик, он вытащил длинный конверт из тонкой бумаги. Пальцы дрожали, и он уронил ключи.

В письме было около пятнадцати строк, напечатанных на машинке:

«Дон, извини, пожалуйста, что так долго не отвечала на твое письмо, все время мешали какие-то дела. Только сейчас все уладила и сегодня вышла — на работу. Сначала мы задержались в Риме, потому что очень трудно найти здесь квартиру. То были забастовки электриков, то еще что- то.