– Взгляните на эту удавку!
Резким движением Ривз вынул левую руку из кармана брюк.
Он держал нечто вроде тонкой беловатой бечевки с петлей, на конце которой был завязан небольшой узелок. Ривз набросил петлю на спинку кровати и дернул за веревку, затянув узел.
– Видите? Нейлон. По прочности почти не уступает проволоке. Человек и охнуть не успеет…
Ривз умолк.
Джонатану стало противно. Другой-то рукой все равно ведь придется коснуться жертвы. А что, если все это займет минуты три?
Ривз, похоже, готов был сдаться. Он подошел к окну и обернулся.
– Подумайте об этом. Можете позвонить мне, или я сам позвоню вам через пару дней. Марканджело обычно уезжает из Мюнхена дневным по пятницам. Было бы идеально, если бы можно было это сделать в следующий уикенд. Джонатан двинулся к дверям. Сигару он затушил в пепельнице, стоявшей на столике возле кровати.
Ривз пристально смотрел на него, однако казалось, что он смотрит куда-то вдаль, ему за спину, уже обдумывая, кому бы поручить эту работу. Его длинный шрам, как это случалось при определенном освещении, казался шире, чем был на самом деле. Джонатан подумал о том, что со шрамом он, наверное, испытывает комплекс неполноценности, когда имеет дело с женщинами. Интересно, и давно он у него? Возможно, всего-то года два, кто знает?
– Может, выпьем внизу?
– Нет, спасибо.
– Ах да, я еще хотел показать вам книгу.
Ривз снова подошел к своему чемодану и достал лежавшую на дне книгу в ярко-красной обложке.
– Полистайте. Возьмите ее себе. Прекрасный образчик журналистики. Документальная вещь. Вы увидите, с кем мы имеем дело. Но это тоже живые люди, как и все мы. То есть уязвимые.
Книга называлась «Беспощадные жнецы: Анатомия организованной преступности в Америке».
– Я позвоню вам в среду, – сказал Ривз. – Вы приедете в Мюнхен в четверг, переночуете, я тоже буду там в какой-нибудь гостинице, потом вернетесь в Париж поездом в пятницу вечером.
Джонатан уже держался за дверную ручку. Он обернулся.
– Простите, Ривз, но, я боюсь, ничего не выйдет. Пока.
Джонатан вышел из гостиницы и, перейдя через улицу, направился к метро. Стоя на платформе в ожидании поезда, он прочитал рекламную аннотацию на суперобложке. На обороте были помещены сделанные полицейскими фотографии шести или восьми неприятного вида мужчин в фас и в профиль – уголки губ опущены, лица независимые и одновременно жестокие, у всех темные глаза, пристальный взгляд. Выражение их лиц – как полных, так и худых – было до странности схожим. В книге имелась вклейка из пяти или шести страниц с фотографиями. Каждая глава посвящалась какому-то одному американскому городу – Детройту, Нью-Йорку, Новому Орлеану, Чикаго, а в конце книги, кроме указателя, оказался раздел о мафиозных семьях – каждая представлена семейным древом, – притом что все эти люди являлись современниками: боссы, их заместители, шишки помельче, рядовые члены. Последних насчитывалось человек пятьдесят-шестьдесят, как в случае с семьей Дженовезе, о которой Джонатан раньше слышал. Имена приводились подлинные, и во многих случаях указывались адреса в Нью-Йорке и в Нью-Джерси. Джонатан листал книгу в поезде до Фонтенбло. В ней рассказывалось о «Ножике Уилли» Олдермане, которого Ривз упоминал в Гамбурге. Прежде чем убить человека, он склонял голову над плечом жертвы, будто собирался что-то сказать, а потом втыкал в ухо нож для колки льда. Ухмыляющийся «Ножик Уилли» был запечатлен в кругу лас-вегасского игорного братства из полудюжины мужчин с итальянскими фамилиями, а также кардинала, епископа и монсиньора (их фамилии также были приведены), собравшихся после того, как священники «получили поручительство на сумму 7500 долларов, которая будет выплачена в течение пяти лет». Джонатан впал в уныние, но ненадолго; несколько минут он смотрел в окно, потом снова раскрыл книгу. В конце концов, там сообщались факты, и факты очень занимательные.
От станции Фонтенбло-Авон до площади перед замком Джонатан добрался на автобусе, а до магазина прошел по улице Франс. Ключ от магазина у него был с собой, и, прежде чем отправиться домой на улицу Сен-Мерри, он решил оставить книгу о мафии в ящике со спрятанными в нем франками.
В один из апрельских дней в витрине магазина Джонатана Треванни Том Рипли увидел табличку «Fermeture provisoire pour raisons de famille»[53] и подумал, что Треванни, возможно, уехал в Гамбург. Тому и вправду очень интересно было узнать, уехал ли Треванни в Гамбург, но не настолько, чтобы звонить и спрашивать у Ривза. Это было во вторник, а в четверг утром около десяти часов Ривз позвонил из Гамбурга и сообщил, едва сдерживая радость:
– Дело сделано, Том! Все прошло… замечательно! Спасибо тебе, Том!
Том какое-то время не мог и слова вымолвить. Неужели Треванни и в самом деле решился? Элоиза тоже была в гостиной, поэтому Том мало что мог сказать, кроме односложных фраз:
– Хорошо. Рад это слышать.
– И липовый отчет доктора не понадобился. Все прошло отлично! Этой ночью.
– Значит… сейчас он возвращается домой?
– Да. Сегодня вечером должен быть дома. Том не стал говорить долго. Он еще раньше подумал о том, что Ривзу нужно подменить отчет о состоянии здоровья Треванни, из которого следовало бы, что оно хуже, чем на самом деле, и предложил это в шутку, хотя Ривз был из тех, кто готов пойти даже на такой грязный трюк. Но и этого не понадобилось. Том улыбнулся, не переставая удивляться. Судя по тому, как Ривз радовался, намеченная жертва была действительно мертва. Убийца – Треванни. Том был попросту изумлен. Бедный Ривз так хотел услышать от Тома хоть слово похвалы за организацию coup[54], но Том не смог ничего сказать: Элоиза немного понимала английский, а рисковать он не собирался. Том неожиданно решил заглянуть в «Паризьен либере», которую мадам Аннет покупала каждое утро, но экономка пошла по магазинам и еще не вернулась.
