Все это при пробуждении оставило странное чувство. «И что это натворила моя фантазия?» — спрашивала себя Леа, пытаясь отогнать впечатления ночи. При этом они улетучились, словно облака, в которых только что виднелись очертания лица, и вот уже в следующий миг не осталось ничего, кроме кучи ваты на голубом фоне.
Леа с удивлением обнаружила, что лежит полностью одетая на матрасе в своей маленькой комнатке. Окно распахнуто настежь. Можно было только радоваться тому, что батареи храбро сражались с волнами жгучего холода. В противном случае как минимум пальцы ног и кончик носа оказались бы отмороженными.
Озадаченная Леа поднялась и с опаской принялась вспоминать события прошедшего вечера. Она понятия не имела ни о том, чем окончилась дискуссия, ни как они все прощались. Тело было на автопилоте. Словно в трансе она брела домой сквозь снежные массы, подняв голову к звездному небу, а сердце билось в глубоком гулком ритме, от которого дрожат миры.
Только холод начал постепенно возвращать воспоминания. Запах Адама, когда он во время дискуссии стоял почти вплотную к ней, напоминал запах холодного воздуха. Он был морозный и ясный, когда она взглянула ему в лицо.
Что увидела она в его глазах?
Внезапно Леа стало так жарко, словно окно было заперто всю ночь. Тяжело дыша, она поднялась. Вот она снова, эта засасывающая трясина. Но на этот раз Леа стала сопротивляться сильному чувству. Что она заметила в глазах Адама? Картинка мелькнула, но уловить и понять ее Леа не смогла. Удивленно смотрела она на то неописуемое, что клубилось в этих зеленых глазах, пытаясь придать ему форму. Картинка исчезла, оставив после себя болезненную пустоту.
В отчаянии Леа вынуждена была признаться себе, что, к сожалению, ей не пришли в голову подходящие слова в тот миг, когда Адам ответил на ее взгляд. Казалось, поэтому он перестал существовать и превратился в самую обыкновенную вымышленную фигуру. Словно за соломинку, Леа схватилась за зачитанный сборник стихов Эгара Аллана По, на холщовом переплете которого много лет назад оставил отпечатки своих зубов ее пес Рубен. Дрожащими пальцами она провела по строкам:
Эти строки уняли внутреннюю дрожь Леа. Она все еще нетвердо стояла на ногах, и, закрыв окно, снова опустилась на матрас, повторяя магические слова По словно мантру.
Пытаясь понять причину этой безграничной тоски, она с болью в сердце осознала, что понятия не имеет, когда и где вновь увидит Адама. После краткой беседы они не обменялись друг с другом ни единым словом. Леа полагала, что Адам исчез еще до того, как все начали прощаться.
Она сидела, уцепившись за эту неприятную мысль, когда внезапно зазвонил ее мобильник. Девушка торопливо огляделась, пока не поняла, что звонящая штука лежит в боковом кармане ее парки, которая все еще на ней.
— Да? — ответила она, ловя ртом воздух.
— Доброе утро, Леа. — Профессор Каррьер даже не пытался скрыть веселья в голосе. — Надеюсь, я не разбудил вас?
Леа поспешно ущипнула себя за нос. «Дыши глубже, черт побери!» — прикрикнула она сама на себя.
— Извините, я только что поднялась пешком на одиннадцатый этаж. Минуточку, я отдышусь. — Ложь совершенно естественно слетела с ее дрожащих от волнения губ.
И с облегчением услышала тихий смех на том конце.
— Я хотел пригласить вас сегодня на ужин в «Декаданс», дорогая моя. Картина Фридриха, о которой вы вчера говорили, не идет у меня из головы. В принципе, о значении «Монаха у моря» для романтизма сказано много, и все же я охотно продолжил бы разговор. Я подумал, что нам стоит встретиться и поразмыслить над этим. Как вы считаете?
Леа воодушевленно кивнула. Когда она поняла, что Каррьер все еще ждет ее ответа, она срывающимся голосом торопливо крикнула в трубку:
— Непременно!
Остаток дня она провела в упоительной трясине, в которую толкнул ее вчера вечером Адам.
Леа сосредоточилась на зрелище открывающегося и закрывающегося рта профессора Каррьера. Так чертовски тяжело разбирать даже отдельные слова! Она не потеряла нить разговора, нет, но вступление уже пропустила. Леа сидела оглушенная, с разочарованием на лице, при этом она делала вид хотя бы минимальной заинтересованности.
К счастью, в понимании профессора Каррьера милая болтовня подразумевала монолог в его исполнении. Визави с тускло — как для «Декаданса» — одетой студенткой. Хотя Леа в приступе безумия очень долго комбинировала те немногие вещи, которые взяла с собой на семестр за границей, пока не организовала что-то мало-мальски приличное. Что ж, облегающий вязаный свитерок с воротником-стойкой в сочетании с джинсами хорошо бы смотрелся в студенческой забегаловке.
Леа вновь проглотила отчаяние. Хотя смущала ее не двусмысленность ситуации: она сидит одна с профессором в одном из лучших ресторанов города. Когда ее провели к элегантно накрытому столу, стоявшему в сторонке, откуда открывался вид на лабиринт улиц, она разочарованно заметила, что сервирован он только на двоих.
Разочарование было настолько велико, что охотнее всего Леа ушла бы, чтобы дома вдоволь нарыдаться в подушку. Так с детства она справлялась со всеми случавшимися в ее жизни неудачами. Но затем она храбро сглотнула и смирилась с тем, что участия в ужине Адам принимать не будет.
Едва официант привычным жестом придвинул Леа стул, как появился профессор Каррьер, потрепал ее по плечу и, еще только присаживаясь на стул, принялся читать доклад. Прервался он только затем, чтобы сделать заказ и широким жестом предоставил Леа возможность выбирать самой, о чем они оба уже сильно жалели.
Вообще-то Леа была к этой ситуации готова: дома она нашла в разговорнике перевод вопроса:
— Что вы нам сегодня посоветуете?
Из ответа официанта она не поняла ничего — сильный акцент в его французском, похоже, поставил в тупик даже профессора Каррьера, — но мужественно улыбнулась и ответила:
— Великолепно.
После того как были пережиты кристаллизованный тыквенный суп и превращенные в желе креветки, ее доконали драпированные кусочки перепела со связанным в форме миниатюрного бокала шнитт-луком рядом с икрой из красной свеклы. Она почувствовала, что с нее хватит, и скромно отодвинула тарелку, к которой едва притронулась. Леа опасалась, что еще один взрыв вкуса — и ей придется пригоршнями есть снег.
Профессор Каррьер тоже вымученно улыбнулся.
— У них есть специальное меню с региональной кухней, но показывают его они крайне неохотно. Ведь здесь просто очень модно обедать. Может быть, нам стоит позже взять на углу пирожков с грибами и квашеной капустой?
Леа воспользовалась кулинарной растерянностью Каррьера, чтобы ненадолго отлучиться в уборную. В вестибюле, представлявшем собой гротескную смесь из фатального понимания барокко и самых прекрасных вещей, которые могла предложить здешняя торговля хрусталем, она, вздохнув, опустилась на табурет перед одним из туалетных столиков.
Леа сознавала, как бледно должна смотреться на фоне этого буйства красок. Расфуфыренные дамы с лакированными губами и в стразовых босоножках на босу ногу, похоже, разделяли ее мнение, потому что второго взгляда с их стороны Леа не удостаивалась. «Sorry, но эволюция еще не позволила мне стать морозоустойчивой», — раздраженно подумала Леа, глядя на пятна от растаявшего снега на носках
